Тринкет
Шрифт:
Джордж понял, как нелегко пришлось Августине среди чужих лиц и обычаев. Но он то оторван от родных мест несколько дней, а она застряла на два года.
— Зря мы сравниваем миры, как будто они чужие. В самом главном они абсолютно похожи, — снова подала голос принцесса.
— А что главное?
— Люди. Их чувства и мысли.
Да, правила везде одинаковы, подумал Джордж: нельзя лгать, воровать, завидовать, ненавидеть, обижать невинных. Надо любить и трудиться, помогать хорошим людям, а дурных останавливать.
Мальчик и Августина
Их шаги гулко зазвучали в пустом замке.
— Что стало с моим родным домом, — прошептала принцесса, борясь со слезами.
В королевской библиотеке Джордж с улыбкой прошел под портретами вельмож. Нарисованные лорды заметили, что мальчик заинтересовался ими, и сделали вежливо-отстраненные лица, как положено на парадных изображениях.
— Возвращаясь к предмету обсуждения… — продолжил один из них, когда посторонние удалились на достаточное расстояние. — Я счастлив был услышать мнение благородного коллеги.
— Мои лорды, прошу извинить меня за невежество, но то, о чем вы говорите — это животное, овощ или минерал? — вмешался благообразный старик в колпаке и с флейтой в руке.
— Мои лорды, я рад, что задан подобный вопрос — но уверяю, для нашей дискуссии это несущественно, — ответил представительный мужчина, осторожно потрогав свой нос-сливу, на который художник не пожалел красной охры.
Вельможи проводили часы в подобных любезных разговорах. Со стороны, если особенно не прислушиваться, их беседы могли показаться глубокомысленными, полными государственной важности. Но все-таки трудно было понять, что именно они обсуждали.
Портреты страшно обиделись бы, если бы узнали, что их поместили в библиотечный зал единственно для украшения интерьера и поддержания традиций. Они считали свои словопрения важными и способными повлиять на течение дел в королевстве.
Настоящая жизнь интересовала их постольку, поскольку мешала дискуссиям, и они терпеливо пережидали ее вмешательство. Все портреты были старые: темные, с трещинками. Лорды так давно висели в зале, что разделились на две партии — одна напротив другой, и у них сформировались личные симпатии и вражды.
Например, старик с флейтой терпеть не мог одного длинноволосого оппонента с противоположной стены. То ли это была старая нелюбовь, которую они питали друг к другу еще при жизни, то ли просто случилась война портретов.
В официальных беседах они обращались друг к другу — «мой благородный коллега». Но, когда другие лорды были увлечены разговором, старик подносил флейту к губам и тайком стрелял в длинноволосый портрет мокрыми бумажными шариками. Оппонент в долгу не оставался — называл его «помпезным, смехотворным фанфароном»…
В темноте,
— Я только взгляну, — сказал он то ли Августине, то ли себе самому, перелистывая страницы массивного тома. — Темновато здесь для чтения.
Ближайший светильник загорелся ярче.
— А зеленый свет умеете? — оживился Джордж.
Светильник в форме головы загорелся зеленым.
— А голубой?
Голова только что «пожалуйста» не сказала — вспыхнула голубым.
Тогда Джордж стал быстро перечислять: — Желтый, красный, розовый… Светильник все приказы выполнил.
Перебрав известные ему цвета и оттенки, Джордж попросил:
— А вот такой теперь… Красный, с такими буро-малиновыми переливами… И в белую крапинку, пожалуйста.
Светильник изобразил все в точности. Стало цветасто и весело — как на дискотеке. Но это не помогло чтению — страницы книги оказались пусты.
— Пора, — позвала Августина.
Пока Джордж играл со светильником, принцесса извлекала хрустальную печать, спрятанную за рамой своего парадного портрета. В печати этой не было ничего особенного — она напомнила пробку от бабушкиного графина. Почему в ней заключена государственная власть?
Мальчик сдул муравьишку, заметавшегося по чистому листу фолианта, и перед его глазами сразу появилось полчище черных муравьев. Они пробежали и исчезли, но после них на белой бумаге остались строчки:
«Для каждого смертного волшебные ворота открываются дважды в жизни: для входа и выхода. И лишь привратник проходит через них столько раз, сколько ему требуется по долгу службы…»
— Джордж! — на этот раз Августина позвала таким голосом, что мальчик позабыл о чтении.
Перед ним снова стояла клоунесса в рыжем парике и белом гриме — таким неестественным стал контраст побледневшего лица и ярких волос принцессы. Августина разглядывала что-то страшное на стене, и на ее лице, обычно востроносеньком и подвижном, лежала плоская, как блин, маска страха.
Но Джордж не увидел ничего, кроме картин. Если и пробежала некая зыбь — так то свет играл с тенью, подобные вещи внимания не стоят.
«Это только из чужих страхов легко лиловые пироги печь», — успел подумать он перед тем, как почувствовал запах кремния.
По стене ползла тень драконьей головы. Потом сам дракон высунулся из-за стеллажей, выплюнул обугленный женский башмак, заклекотал и медленно пополз в их сторону. На одном из его шипов болталась помятая каска пожарника.
— Держись за меня, — приказала Августина, поворачиваясь к мальчику спиной.