Трио-Лит 1
Шрифт:
Отец Вячеслав горестно стих.
Расставаясь, Геннадий Николаевич неожиданно сказал:
– Голокость вам искреннее почтение передавал. Но очень просил с ним встреч не искать, опасается, что приличное камерное общество его не поймёт и за встречу с вами осудит. Я же говорил, гнида. Вы над ним такое чудо совершили, а он…
– Бред. Если и было чудо, то без меня, – отец Вячеслав перекрестился вспотевшими пальцами. – От меня ему ничего не передавайте.
– Как-то не по-христиански…
Начальник зоны смотрел в глаза священника и, загадочно улыбаясь, чего-то ждал.
– Передайте моё благословение
– Два с половиной.
На следующий день отец Вячеслав действительно прочитал во внутрицерковной сети обтекаемое обращение священного синода к пастырям тюремных храмов с разъяснениями. Церковь не хотела рисковать жизнями своих служителей и душами несчастных заключённых, подверженных отчаянию и способных на неисправимые новые преступления. Поэтому священный синод рекомендовал священству проявлять осторожность и бдительность и в тех тюремных приходах, где процент безрассудных заключённых особенно велик, прибегать к крайним мерам, то есть к установке разделительных конструкций. При этом ни один храм не должен закрыться. Окончательное решение вопроса – быть или не быть ограждениям – синод оставляет за настоятелями. Любому решению осужденья не будет.
– Осужденья не будет, – говорил в телефон Геннадий Николаевич, – если новых захватов не будет. А наш контингент вы знаете не хуже меня. В четвёртом отряде – слышали? – сатанист, убивший в Казани муллу, появился. А в первом недоказанный людоед. Нечего думать, надо ставить. Сделаем красивые кованые решётки с соответствующим месту орнаментом. Только скажите, куда лучше поставить.
* * *
– Два с половиной года решёточки в запасном пределе простояли! Теперь кум своей тёще на дачу спишет, ха-ха-ха….
Забелин слушал сокамерника вполуха и думал только, как не поцарапать разбойника Дисмаса не пригодившимися решётками.
– Тяжёлые.
– Под ноги смотри, ступени.
– Вот отец Игорь не устрашился нас. Насколько я знаю, почти во всех лагерях в храмах решётки понаставили после убийства батюшки на Урале. А он не дал. Вот человек, вот сила. И болезни своей не боится, и, дай Бог, победит и её.
Забелин не подал вида, но вспомнил, что ещё на Пасху отец Игорь показался ему утомлённым сверх меры. А на рождество Иоанна Предтечи, когда он прервал проповедь, буквально показался больным.
– Похоже, что он сильно болен.
– Профессор, который с кумом чай пьёт, уверен, это онкология. Точно не знает, кум на расспросы не повёлся, но по внешнему виду похоже, что курс химиотерапии в самой середине. Тебе отец Игорь ничего не говорил?
– Не-ет…
– Примирились вы с ним? Покаялся в главном?
– Откуда знаешь?
– Ха, я два года тоже хвостом крутил. Каялся в том, что курить бросить не могу, что по фени матерюсь, в карты играю, украсть могу, в онанизме, как в самом тяжком грехе, каялся… А он однажды спросил о главном: о том, как я дочку утопил с подружкой её. «Да вы что, – кричу ему, – не я, не я! Вымудрили доказательства! Улики косвенные! Зазря я тут». А он, как святой с иконы, глянул мне внутрь и говорит: «Богу не нужны улики». Хотел я отшатнуться и почувствовал, что он мне на ногу наступил. Крепко так. «От кого бежать хочешь, Александр?» Смешно сейчас вспоминать. Ха…
–
– Ну да. Как он следующий раз приехал служить, коленопреклоненно, со слезьми и стенаньями во всём покаялся! Как все.
– Что значит «как все»?
– Так все упорствуют, никто в своём зле быстро не кается. Кто год, кто два, кто больше, как ты. Не хотят люди себя признавать теми, кто они есть, или просто боятся. И я боялся, как все. Боялся, что он куму сдаст, а тот постарается срок добавить на всю катушку. Но не таков отец Игорь. Ему в таких грехах каялись, два ПЖ (пожизненных срока) можно было бы получить, а он никого не вложил.
Непонятное пограничное чувство копилось в Забелине. То ли разочарование, то ли восхищение.
– Были и такие, что ваньку перед ним валяли. Для забавы выдумывали страсти кровавые и на исповеди лили перед ним крокодильи слёзы. Так отец Игорь одного такого скомороха взашей от аналоя гнал, вертухаи насилу его спасли от праведного гнева, ха…
– Это я видел и в прострации был, не понимал, что происходит!
– Духовное у отца Игоря зрение! Скорее всего, он святой! Так что не выёживайся, брат, облегчи душу. Вот увидишь, насколько свободней станет дышать, насколько время потечёт быстрее. Много там ещё решёток?
* * *
Отец Вячеслав ликовал. Наконец-то из храма выносили ограждения, которые он спроектировал два с половиной года назад. За это время у него заметно прибавилось в бороде седины. Многие заключённые увидели в решётках лишнее над собой глумление и перестали посещать храм. В глазах оставшихся погасло доверие, погасла надежда. Отец Вячеслав не узнавал никого, почти все недавно осуждённые. Полтора десятка бессмысленных, голодных, озлобленных взглядов исподлобья следили за его движениями и внушали ему тревогу. Он стыдился своего малодушия, стыдился видеть их такими, какими они были на самом деле, и болезненно переживал каждую службу. В доверительной беседе с уезжающим на повышение Геннадием Николаевичем отец Вячеслав увлёкся описанием этих взглядов, а он возьми и добавь:
– И в каждом из них вам мерещится Костиков взгляд.
– Что вы под этим подразумеваете?
– Костик – это «кличка поганая» заключённого по фамилии Голокость.
– Ой, да. И правда, мерещится.
– Трудно представить себе что-то более мерзкое.
Отец Вячеслав спорить не стал.
– Теперь вы с этим типом вряд ли встретитесь.
Священник продолжал молчать, но весь обратился в еле скрываемое внимание. Естественно, начальник это заметил. Улыбаясь, товарищ полковник рассказал, что эта гнида поехала в «санаторий». В особую зону для смертельно больных. Отец Вячеслав уже видел эту улыбку.
– Туберкулёз позвоночника. Если вы молиться за него не будете, то до конца срока он точно не доживёт. Хотя, по медицинскому заключению протянуть он ещё может лет пять, а то и семь. Смотря чем кормить будут.
– Семь лет? – ужаснулся шёпотом священник.
– Отче Вячеславе, – Геннадий Николаевич решил оставить недомолвки и заговорить открыто, – сдаётся мне, что я мог бы быть вам полезен, если бы вы объяснили мне, в чём дело. Я давно приметил…
– И очень прискорбно, что приметили. – Голос отца Вячеслава стал твёрдым, не терпящим возражений. – Я не могу, и не будем продолжать.