Трио
Шрифт:
Сам повернулся в пошел назад в лес.
– Постой, - окликнула его женщина.
– Подожди! Как звать тебя?
У остановился. Уходить ему, по правде говоря, не хотелось. Злость на женщину кончилась, пока шли. Лес легко вбирает человеческие эмоции, настраивает на свой, лесной лад. "Сегодня лес в миролюбивом и несколько даже философском расположении духа", - подумал У. "Что я на нее так взъелся?
– подумал он еще.
– Ну дура и дура, на то она и баба. Может, ужились бы".
– Имя мое, - сказал он чуть торжественно, - мало что скажет. Отшельник
– Скажи проще, - улыбнулась женщина, - сын человеческий.
– Ну иди, - махнул рукой У.
– Идти мне некуда.
– Ты же бежала куда-то, - не поверил У.
– Не куда-то бежала, а откуда.
– Раз оттуда убежала, значит знала куда.
– Сгорел мой дом.
У посмотрел на нее внимательно.
– Ты что, остаться у меня хочешь?
– Нельзя?
– спросила женщина.
– Почему? Лес прокормит, и море рядом. Крестьяне мне рис приносят. Живи.
Она тоже посмотрела на него. Взглядом спросила.
– Мне нужно, чтобы кто-то бил меня, понимаешь? Такое условие. Не прихоть это. Иначе я старею.
– А так не стареешь?
– Нет, - признался У.
– Я вообще-то давно живу и ничего. Нужно только, чтоб меня били, чтоб что-то там внутри меня отмирало и восстанавливалось. Иногда так изобьют, что кажется - насмерть, а потом очнусь - весь новый.
– Что же ты к людям не выйдешь?
– спросила женщина.
– Там война. Там хоть кого не то что изобьют, убить рады. Что те, что другие, - и посмотрела выжидающе.
– Нельзя мне к людям, - потупился У.
– Знают они меня что те, что другие.
– Нельзя? Но если знают, тем более убьют.
– Нет, не того я боюсь. Видишь ли, правитель пообещал, если еще попадусь, в тюрьму посадить, в камеру-одиночку.
– Зачем?
– Чтоб людей не смущал. Почему-то всегда среди людей находятся такие, которые следуют моему примеру. Ходят и провозглашают. "Бейте меня! Не боюсь я побоев!". Странно даже. Им-то побои не на пользу, а во вред. А для правительства такие люди - нож острый. Что им делать с человеком, который боли не боится? Без страха - какая же власть?
– Да, - подумала вслух женщина.
– А ты не боишься? Не боишься, что я все про тебя узнала и всем расскажу?
– А ты? Не боишься, что я сейчас тебе голову сверну и доносить будет некому?
– Не свернешь.
– А вдруг?
– Не свернешь.
У махнул рукой:
– И верно, не сверну. Нужна мне твоя голова... тоже украшение, на стенку ее вешать? Так ты уходишь или остаешься? Иди, рассказывай кому хочешь и что хочешь. Обо мне, знаешь ли, чего только не рассказывали.
– Я останусь, сын человеческий, - сказала женщина, - не гони меня.
Они вернулись с дороги в лес. В гору.
Горы и лес человеку почему-то враждебны. Вот взять лес: колыбель человечества, а люди его не любят Стесняются своей колыбели. Вспоминают, конечно, время от времени, да это и приятно вспомнить, тем более, что сохранились разве что две-три картинки статичные и неточные, как фотографии, подретушированные неуверенной рукой памяти. Это не те воспоминания. Другие, прочие отсечены,
Вот море люди любят. Море не воспринимают они за собственные пеленки, оно из слишком далекого прошлого, от которого даже картинок не осталось. А через лес люди прокладывают дороги. Дороги - их территория, здесь они свои. С дорог в лес почти не сходят, не углубляются. Люди не любят чувствовать себя неуверенно.
Даже тот, кто кидается в лес, спасаясь от погони, и то, углубившись совсем немного, старается двигаться параллельно дороге, не теряя ориентиров. Но так же поступают и преследователи! И именно на этой, близкой к дороге трассе беглеца хватают чаще всего. Сам дурак, - скажет он себе потом.
– Надо было глубже в лес забираться. Но вспомнит: нет, не могу, не смог бы, страшно. Страшно.
Страшное скучное время работы и послушания.
Время диктует: стройте дороги, бейте тоннели, мосты перебросьте, засыпьте болота - будете ездить навстречу друг другу.
Время диктует: шлагбаумы ставьте, разрушьте мосты и засыпьте тоннели.
Люди привыкли, люди покорны. Строят, ломают, заново строят. Где ж этот рупор, через который время диктует людям приказы?
– Ненавижу, ненавижу, ненавижу, - повторяла женщина. Эти слова стали припевом ее жизни.
– Да оставь ты, - возражал У.
– А ты? Ты, что ли, людей любишь? Ты их больше, чем я, ненавидишь. Больше, чем кто-либо другой.
– Ненавижу? Нет. Если бы я их ненавидел, то убивал бы, пожалуй.
– Убивать ты не можешь, - возражала в свой черед женщина.
– "Не могу? Хотя, верно, не могу. Не хочу, точнее.
– Вот! И оттого ненавидишь еще сильней.
– Да ты что? С чего ты взяла? Что в них, в людях, такого уж? Люди как люди. Я к ним, если хочешь знать, очень спокойно отношусь. Вот ты говоришь: "Плохо!", а когда хорошо было? Я, знаешь ли, долго живу, но такого времени не упомню.
Вокруг пещеры стоял лес. Лес рос на горе. У ее подножия плескалось море.
3
У ловил осьминогов. Вчера он опустил несколько удобных домиков-ловушек в залив и теперь доставал одну из них.
– Интересно, - приговаривал У.
– Интересно, знают ли осьминоги, что домики эти - ловушки? Наверное, догадываются все-таки. А ведь лезут! Потому что удобные домики. Удобства ради в любую ловушку полезешь, - У вытряхнул пойманного осьминога, и моллюск забарахтался на песке. У посмотрел на него задумчиво.