Триумф блицкрига
Шрифт:
И как тут быть прикажете? Пристрастившись к ликеру и кофе, он совершенно перестал тосковать по куреву. И понял, что Минздрав, оказывается, не зря предупреждает о напрасной трате денег и здоровья.
Привычка-то вредная, вот только в молодости это понять трудно. А если еще и пить бросить, то что прикажете делать? Как в том анекдоте, когда коммуниста спросили, сможет ли он бросить пить, курить и женщин, если партия ему прикажет. Тот долго и мучительно думал, потом заявил, что выполнит приказ. А на вопрос, отдаст ли он за партию жизнь, мгновенно ответил, что отдаст. И добавил: «А на хрена
— Месье мэр, я приказал, чтоб никто не стрелял по вашей ратуше, по монастырю и по казино, поскольку мне жаль эти прекрасные исторические здания. Война для вас окончена!
Последнее предложение фон Люк специально произнес на французском языке, тем самым как бы подчеркивая доброжелательность, что настоятельно требовал приказ верховного главнокомандующего.
И действительно, если война заканчивается, зачем приумножать число недоброжелателей. Ведь побежденным и так тяжко, это все немцы узнали на своей шкуре.
— Велите жителям выбираться из подвалов, открывайте магазины. У нас в карманах настоящие деньги, не беспокойтесь понапрасну, реквизиции нам запрещены. Никому из вас не будет причинено ни малейшего вреда.
В последние недели Люку редко доводилось встречать столь благодарного и столь удивленного француза, как этот мэр провинциального городка. По сути, жители отделались легким испугом, да и немцы потеряли всего полдесятка солдат, захватив до двух сотен «паулю» и «томми» в плен.
Новости, полученные от генерала Роммеля, были радостными. Танки настигли британцев у Сен-Валери, те не сопротивлялись и сложили оружие.
Сдался и их генерал Форчун, командир 51-й Хайлендской пехотной дивизии, и генерал Илер, командующий французским 9-м армейским корпусом, и с ними более сорока тысяч солдат и офицеров.
На фоне такой победы достижение Люка смазывалось, но генерал приободрил капитана и с юмором отнесся к его просьбе прислать в Фекан дивизионный оркестр.
Так что на набережной играла музыка, немцы и французы спокойно гуляли и разговаривали, купались в море — словно и не было войны. А Люк дал торжественный ужин в казино, на котором присутствовали все офицеры батальона и батареи, экипаж английского «Веллингтона», мэр города и освобожденный из тюрьмы единственный узник, про которого чуть не забыли, — германский офицер кригсмарине, единственный спасшийся с потопленной подводной лодки.
Вот такие гримасы судьбы — вчерашние и сегодняшние победители и побежденные поменялись местами, однако собрались вместе за обильно накрытым столом…
— Господин аббат, я узнал о вашем монастыре в последний момент перед началом обстрела и тотчас же приказал, чтоб ни один снаряд не упал на ваше здание. Надеюсь, все цело?
Аббат стал горячо благодарить немецкого офицера, которого в этот момент терзал жгучий стыд. Да как же сказать, что решающим фактором стал заветный ликер, который Люку еще не доводилось пробовать!
Настоятель словно прочитал терзавшие немца мысли и сам предложил осмотреть монастырь. Будто нарочно первым делом провел гостя в заветное хранилище, и в подвале Люк лишился дара речи — тысячи бутылок и десятки старых бочек заполняли прохладное помещение. Офицер сглотнул вставший в
— Не в этих ли бочках хранится знаменитый бенедиктинский ликер? — с самым наивным видом спросил Люк, немного оправившись от изумления.
— Разумеется, и чтобы показать нашу благодарность, я подарю каждому из ваших людей по бутылке этого чудесного напитка! — аббат говорил высокомерно, гордясь своим богатством.
Но моментально сник, посерел лицом и чуть ли не уселся на каменный пол, когда Люк стал горячо благодарить его от себя и от имени той тысячи ста немецких солдат, что находились в его подчинении.
Но слово не воробей — монастырский погреб был прилично опустошен, зато немецкие солдаты изрядно повеселели.
— Мы этой войны не желали и не начинали, но враг вторгся на нашу территорию, вероломно нарушив пакт, который сам подписал, — генерал Лайдонер шепотом повторял строчки приказа, который должен был подписать. — Надлежит действовать инициативно и смело, выполняя всем нам известную задачу — каждому на своем фронте защищать свою землю, государство и народ…
Командующий эстонской армией остановился — он физически чувствовал, как стремительно уходит время. В груди скопилось безысходное напряжение, от которого колотило все тело. Возможно, предъяви Советы такой ультиматум первыми не Литве, а эстонцам, он бы не решился настаивать на сопротивлении, слишком велико неравенство в силах.
Но литовцы отказались впускать на свою территорию новые дивизии РККА и призвали народ к оружию. Что ж — честь принадлежит не только им — полчаса назад правительство в полном составе приняло решение сопротивляться с оружием в руках. Сейчас все зависит от немцев — в мозгу генерала словно набат звучали слова германского военного атташе: «Спасать стоит только того, кто сам готов сражаться».
Это был шанс, что Германия не отдаст прибалтийские страны на съедение. Генерал в этом был уверен, ведь немецкие войска практически разгромили Францию и смогут через неделю-другую начать переброску войск на восток. Да и ответ маршала Маннергейма, несмотря на некоторую расплывчатость, обнадеживал: «Если СССР снова нападет на Финляндию, мы будем сражаться».
Несколько часов тому назад Лайдонер вызвал к себе генерала Оросмаа, начальника «Союза защиты», и приказал ему немедленно поднять по тревоге всех кайтселлитовцев, дружина которых была в каждом из 15 уездов.
Именно эти 60 тысяч бойцов, каждый из которых имел дома обмундирование и оружие, должны были атаковать русские гарнизоны, пока там не сообразили, в чем дело, а красные командиры безмятежно живут на квартирах, где на них надо и напасть. Обезглавленные оккупационные войска окажут сопротивление, но не то, на какое они действительно способны.
А еще была надежда, что 1-я дивизия, дислоцированная между Финским заливом и Чудским озером, отразит первый, самый сильный удар красных, удержит Нарву и не позволит им переправиться через реку. И хоть Эстония не смогла создать там свою «линию Маннергейма», но бетонированные доты на берегу имелись, плюс две старые крепости — Нарвская и Ивангородская, да и сама река широка, и с ходу ее не форсируют.