Триумф и прах
Шрифт:
Джеймс продолжил сохранять молчаливую позу. И Каприс сдалась.
– Женившись на ней, ты разобьешь моё сердце…
– Мне всё равно на твои чувства, тебя и твою мольбу. Проваливай к дьяволу.
Его равнодушие удивляло. В той картине жестокого романтизма различалась нерушимая власть мужского самообладания, сковывающая льдом безразличия, а также ничтожность человеческого духа. Мы рабы чувств. И беспомощность Каприс служила наглядным примером слабости. До конца я не могла судить о водах, наполняющих её внутренний мир. Откровению со мной она поддавалась только, когда дело касалось сводной сестры. А кроме того,
Каприс огляделась по сторонам и, увидев стопку писем на столе, схватила связку и швырнула на пол – это было последнее, чем она могла смягчить рану на лоне ужаленного самолюбия. Джеймс повернул голову в ту минуту, когда Каприс, оттолкнув меня в сторону, вылетела из дома Кемелли, захлопнув дверь.
– Что вы скажите об этом? – спросил Джеймс, растягивая таинственную улыбку на губах.
– Это отвратительно! – воскликнула я. – Вы были непростительно грубы с Каприс.
– Я лишь вёл себя так, как позволяла она с собой вести. Всё это дешевый спектакль, не более. Она слишком бездарна, чтоб играть талантливее.
Те слова Джеймса открыли глаза на причину безжалостности к Каприс. Я часто задумывалась над ними в преклонном возрасте и наконец поняла, что главный кирпичик, благодаря которому строится та или иная связь между двумя людьми – это присутствие в характере чувства собственного достоинства. Согласно этому на подсознательном уровне сперва происходит оценка положения другого человека в обществе, его степень самодостаточности, самокритики, и только потом выбирается соответствующая концепция поведения. Джеймс некоторое время наблюдал за Каприс. Сама того не замечая, она потеряла к себе уважение и позволяла издеваться над собой – именно так Джеймс и поступал, напоминая тем самым животный инстинкт самосохранения, благодаря которому даже самый кровожадный хищник прежде, чем кинуться на жертву – сначала изучает её, ищет слабые стороны, сопоставляет силу своей силе. Ни с одним львом не станет сражаться гиена; трусливо поджав хвост, она умчится прочь в прерии, чтобы выжидать. И только когда лев ослабнет, она сумеет попытать счастье в борьбе за лидерство…
– Почему вы избегаете Летицию? – вдруг спросила я.
– Прочтите одно из писем, – предложил Джеймс. – Неважно какое. Я уверен, они похожи как две капли воды. Возможно, тогда ваш вопрос станет бесполезным.
Мне вспомнился дядюшка Джузеппе, который с детства вкладывал в мою голову элементарные нормы; он говорил: «Нельзя читать чужих писем. Письмо обладает особыми правами, и вникать в тайный смысл послания равносильно зайти в комнату чужого дома, где хозяин дома наг.» Но Джеймс был настойчив. Неясно, зачем ему понадобилось, чтоб я вдавалась в суть его любовных интриг, но я все – таки забрала последнее порванное письмо.
Выйдя из дома Кемелли, я застала Каприс на веранде. Она ходила взад-вперёд, покусывая пальцы. Завидев меня, Каприс подскочила ближе и крепко обняла.
– Прости! Не знаю, что на меня нашло. Словно бес вселился! Я не хотела тебя толкнуть. Ты же понимаешь, я не могу обидеть…
Каприс замялась, и я не без иронии дополнила.
– Калеку?
Она отстранилась, а из её круглых знойных глаз изливалось сострадание, от которого хотелось
– Говори! Не стесняйся! – сказала я, желая поставить её в затруднительное положение. Но получилось совсем наоборот.
– Белла, мне правда жаль. Мы скоро выйдем замуж: я, Летиция… А тебе, наверно, крайне обидно смотреть на счастье других.
Слегка оторопевшая, я старалась проникнуть в пропасть бессовестных глаз Каприс. Она смотрела придирчиво и беспардонно, наглым взглядом бесчестия. Её тело было пропитано ядом, и тот яд, отравляющий речь и невинность движений, тотчас впитывался телом собеседника. Происходило заражение, и не менее обезоруживающая злость брала верх над телом пораженного. Каприс была неглупа и вполне могла сообразить, какую боль причиняет такими словами невольному игроку того антракта. Вероятно, она замыслила отомстить мне за то, что я лицезрела момент её великого позора.
– Ты знала, что женой Джеймса станет Летиция, а не ты! – неожиданно сказала я.
Каприс растерялась, пряча глаза. А я продолжила натиск.
– Ты наврала Летиции, что Джеймс женится на тебе, дабы нанести ей решающий удар, а ещё втянула в бесчестную игру доброе имя Терезы!
Каприс метнула гневный взгляд.
– Я не могла сидеть, сложа руки. Джеймс неровня ей. Летиция – ослепительный ангел, а Джеймс – сатана. И он обязательно её погубит.
– Неправда! Ты и не думала о сестре. Тебе хотелось досадить ей, и ты выбрала самый жестокий метод. Это гнусно и подло! Прежде, чем жалеть меня – пожалей лучше себя. Физическое уродство ничто по сравнению с моральным…
10.
Вечером, когда домочадцы Гвидиче разбрелись по комнатам, я спустилась вниз в столовую, чтобы прочесть письмо Летиции. Там горел свет керосиновой лампы, а за столом сидела жена Антонио – Доротея. Гладко приглаженные волосы её были зачесаны назад в солидную прическу, а дивные плечи прикрывал большой кружевной платок. Она немного сутулилась и, вероятно, пребывала в трепетных думах, поскольку шум моих шагов не заставил её обернуться. Я прошла мимо и села рядом, а Доротея смахнула рукой слезу, бегущую по щеке, и поспешно выпрямилась.
– Дороти, что случилось? – поинтересовалась я.
– Ничего особенного. Просто услышала музыку со двора и немного задумалась.
Она продемонстрировала улыбку: такую мягкую, безмятежную и счастливую. Но её лукавство только оживило мой интерес. Я никогда не замечала в ней неистовой грусти, а уж тем более не заставала в слезах.
Доротея была одной из тех людей, которыми нельзя ни восхищаться. Точнее не сказать: примерная мать семейства, обладающая набором отменных качеств. Встречая такого человека, сложно поверить, что перед тобой чистой воды идеал. Это сразу наталкивает на поиски порочных истоков внутри благочестивой натуры. Но в Доротее я не сыскала греховного. Она была разной в соответствии с ситуацией: нежной и целомудренной – когда возилась с детьми; любящей и доброй – с супругом; элегантной, изящной – при выходе в свет. Да и помимо аристократичного характера в ней присутствовала гармония души и тела. Её утонченную фигуру многие находили привлекательной, помнится, даже один приезжий художник родом из Венеции – Альфредо Риччи, просил у Антонио разрешения написать портрет Доротеи, но Антонио только что не поколотил наглеца.
Конец ознакомительного фрагмента.