Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 1
Шрифт:
И. Сталин».
Почему его заинтересовала именно Старая Русса, догадаться нелегко. Может быть, потому, что наши контрудары там не дали желанного результата? Возможно, теперь, как ему казалось, после директивы Ставки закрепиться на нынешних рубежах и занять жесткую оборону, нужно уделить внимание не только главным фронтам, но и их отдельным участкам? Сталин и впредь будет интересоваться положением отдельных армий, локальных участков фронта. Вероятно, по этим фрагментам войны он хотел полнее представить всю ее панораму.
Сталин никогда не думал о близких, а сейчас невольно вспомнил о сыне Якове. В середине августа А.А. Жданов, член Военного совета Северо-Западного направления, в специальном, опечатанном
«Это Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и бойцов. По приказу Сталина учат вас Тимошенко и ваши политкомы, что большевики в плен не сдаются. Однако красноармейцы все время переходят к немцам. Чтобы запугать вас, комиссары вам лгут, что немцы плохо обращаются с пленными. Собственный сын Сталина своим примером доказал, что это ложь. Он сдался в плен, потому что всякое сопротивление Германской армии отныне бесполезно…»
Судьба сына волновала Сталина только с одной стороны. Грешно думать так, размышлял он, но лучше бы Яков погиб в бою. А вдруг не устоит – он слабый, – сломают его, и он начнет говорить по радио, в листовках все, что ему прикажут? Собственный сын Верховного Главнокомандующего будет действовать против своей страны и отца! Эта мысль была невыносима. Вчера Молотов, когда они остались вдвоем, сообщил, что председатель Красного Креста Швеции граф Бернадот через шведское посольство устно запросил: уполномочивает ли его Сталин или какое другое лицо для действий по вызволению из плена его сына? Сталин минуту-две размышлял, потом посмотрел на Молотова и заговорил совсем о другом деле, давая понять, что ответа не будет:
– На письмо Черчилля сообщите, что безусловно «не может быть сомнения, что в случае необходимости советские корабли в Ленинграде действительно будут уничтожены советскими людьми. Но за этот ущерб несет ответственность не Англия, а Германия. Я думаю поэтому, что ущерб должен быть возмещен после войны за счет Германии».
Молотов что-то пометил в своем блокноте и к вопросу о Якове Джугашвили больше не возвращался.
Сталин еще не обрел способности мыслить масштабно, охватывая весь советско-германский фронт, учитывать взаимодействие всех факторов: военного, экономического, морального, политического, дипломатического. Стихия войны на первый план выдвигает вооруженную борьбу, подчиняя себе остальные формы противоборства. Пока у Сталина была явно выраженная фрагментарность в стратегическом, оперативном мышлении. Он никак не мог уловить все события в комплексе; ему казалось, что командующие просто плохо исполняют его распоряжения. В довоенной жизни он умел терпеливо ждать и, если нужно, шаг за шагом идти к цели. А здесь, в войне, все время требовался немедленный результат. Сталина преследовал временной цейтнот. Он опаздывал, часто переоценивал силу приказа, директивы, не всегда учитывающих объективные обстоятельства. Первые три директивы в начале войны, многие иные решения, ряд поспешных, непродуманных шагов, особенно в ходе Киевской операции, свидетельствовали, что природной сметки, воли, сообразительности было явно мало для умелого руководства всеми Вооруженными Силами в такой войне.
Огромную роль в становлении, «натаскивании» Сталина как стратега сыграл Генеральный штаб и его руководители Шапошников, Жуков, Василевский, Ватутин, Антонов. Но приобретение нужного опыта руководства крупными оперативными объединениями шло ценой кровавых экспериментов, ошибок, просчетов. Не проявляя тонкого понимания обстановки, знания всех скрытых пружин войны, особенностей организации оперативно-стратегической деятельности, конкретного содержания работы командиров и штабов, Сталин в первый период войны «нажимал» (и это, видимо, было вызвано обстановкой) на моральный фактор.
Не надо было быть провидцем, чтобы оценить обстановку так, как это сделал начальник штаба. Вопрос в другом: все ли было сделано, чтобы избежать или, по крайней мере, уменьшить масштаб катастрофы?! Из телеграммы Туликова этого не следовало. Сталин, почувствовав трагический надрыв в штабе Юго-Западного фронта, тут же продиктовал ответную телеграмму:
«Прилуки. Командующему Юго-Западным фронтом
Копия: Главкому Юго-Западного направления
Генерал-майор Тупиков номером 15 614 представил в Генштаб паническое донесение. Обстановка, наоборот, требует сохранения исключительного хладнокровия и выдержки командиров всех степеней. Необходимо, не поддаваясь панике, принять все меры к тому, чтобы удержать занимаемое положение и особенно прочно удерживать фланги. Надо заставить Кузнецова и Потапова прекратить отход. Надо внушить всему составу фронта необходимость упорно драться, не оглядываясь назад.
Необходимо неуклонно выполнять указания т. Сталина, данные Вам 11.9. …»
Воевать еще не умели. Часто боялись докладывать наверх правду, если она была горькой: не были приучены к этому. Характерен в этом отношении, например, разговор Г.К. Жукова с командующим 24-й армией генерал-майором К.И. Ракутиным 4 сентября 1941 года. Жуков отчитал Ракутина за то, что поступившие в распоряжение армии танки были сразу же бездумно брошены в бой и потеряны, а также за ложные донесения.
« Ракутин. Сегодня утром выеду расследовать это дело, а донесение получил только сейчас…
Жуков. Вы не следователь, а командующий. Представьте мне письменное донесение для доклада правительству. Занималось ли Шепелево, или это тоже очковтирательство?
Ракутин. Шепелево не занималось… Разберусь завтра сам и доложу. Врать не буду.
Жуков. Самое главное, прекратите вранье вашего штаба и разберитесь с обстановкой хорошенько, а то вы все выглядите в неприглядном виде…»
Ракутина подвели подчиненные. Такое бывало: доложили о несостоявшемся успехе… Но лгать заставляла часто боязнь расправы. Ракутин действительно разобрался, но жить ему оставалось месяц: в октябре он геройски падет на поле боя.
Сталин отчаянно искал способы, как остановить отступление, как заставить подавленных, деморализованных людей сражаться, как помочь им поверить в свои силы? Анализ документов Ставки, личных распоряжений Сталина показывает: Верховный Главнокомандующий в решении этой исключительно важной задачи отдавал приоритет угрозе беспощадной кары. Может быть, прав был Троцкий, утверждавший, что в критические моменты сражений надо ставить солдат перед выбором «между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади»? Эта мысль могла прийти в голову Сталину. Вечером он лично подготовил директиву всем фронтам о борьбе с паникерством. Процитирую ее:
«Опыт борьбы с немецким фашизмом показал, что в наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом же нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать: «Нас окружили!» – и увлекают за собой остальных бойцов. В результате подобных действий этих элементов дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть и потом одиночками начинает выходить из леса. Подобные явления имеют место на всех фронтах… Беда в том, что твердых и устойчивых командиров и комиссаров у нас не так много:..