Триумф Клементины
Шрифт:
Она посмотрела на него.
— Что вы сделали с вашими волосами? Вы похожи на Фердинанда в «Буре» [5] … И, — добавила она, заметив беспорядок в обычном мирном хаосе студии, — почему вы разбросали подушки?
— Потому, что мой дядя подлинный, ошеломляющий, старый сумасшедший, — объявил Томми.
Он повернулся и помчался в другой конец студии. Клементина положила тюльпаны на стул, сняла с левой руки старую нитяную перчатку и бросила ее на тюльпаны. Затем, пока Томми опять не приблизился, задумчиво рассматривала
5
Речь идет о пьесе Шекспира.
— Я совсем не удивляюсь, — заявила она приблизившемуся Томми.
— Какого вы на этот счет мнения? — кричал Томми, размахивая руками.
— Насчет чего?
— Насчет того, что он сделал. Слушайте: неделю тому назад он очень мило пришел меня проведать. Вы при этом были…
— Довольно поздно это было…
— Во всяком случае, он был в порядке. Я сказал милому старикашке, что мне необходимы деньги раньше моего срока и он на следующий же день прислал мне чек. Сегодня мне принесли его визитную карточку. Карточку дяди… На ней написано его почерком: «принять м-ра Теодора Вандермера».
— Какая фамилия? — насторожила уши Клементина.
— Вандермер.
— Продолжайте.
— Я приказываю служанке принять, и вдруг входит оборванный субъект, похожий на шелудивый лист.
— Вы знаете его?
— Нет.
— Хорошо. Продолжайте.
— Который что-то путает, лопочет, плетет, пока, наконец, не объявляет, что мой дядя поручил ему сообщить мне, что если я не брошу кисти и не поступлю в течение месяца в какую-то чертовскую контору в Сити, он прекратит свои выдачи и лишит меня наследства.
Клементина до тех пор ковыряла дырку в перчатке, пока палец весь из нее не вылез.
— Как вы намерены поступить? — спросила она.
Томми развел руками.
— Я должен постараться увидеть дядю и спросить у него разъяснения. Конечно, я не вправе что-либо требовать, но он богач и любит меня и, когда умерла моя бедная мать, он как бы усыновил меня и дал понять, что мне нечего отчаиваться. Потому я и не отчаивался. И затем, когда принялся за кисти, он постоянно одобрял меня. Это какое-то проклятие.
Он проделал три или четыре шага вперед, затем столько же назад, чтобы как бы избавиться от проклятия.
— Это не значит, что я был бездельником и бил баклуши. Я очень много работал, не правда ли? Я много вложил труда и у меня уже начинает что-то выходить. Только на той неделе я сообщил ему о проданной галереей картине, и он казался довольным… и теперь, без всякого предупреждения, он посылает этого шакала с лисьей мордой, чтобы объявить мне о своем желании видеть меня в конторе. Это… это Бог знает, что такое.
— Я предполагаю, — рассматривала свой палец Клементина, — что в конторах в Сити есть очень достойные молодые люди.
— Я скорее пойду в кочегары, — заорал Томми. — Это какая-то фантасмагория.
Он сел на подмосток, положив голову на руки.
— Не унывайте, — сказала Клементина, — свет еще не гибнет, а мы еще не обедали.
Она подошла
— Пойдите к виноторговцу и возьмите бутылку шампанского к обеду.
— Хорошо, мэм, — послышалось где-то уже ближе. — Какой марки?
— Я не знаю, — ответила Клементина, — скажите, чтобы он дал самой лучшей.
— Какая вы хорошая, — сказал Томми.
Клементина сняла шляпу и правую перчатку. Томми снова начал:
— Почему он за мной не послал и сам не сказал мне этого? Почему он уполномочил этого отвратительного грязного бродягу? Я спросил об этом негодяя. Он ответил, что дядя думает, что такое щекотливое сообщение лучше сделать через третье лицо. Но что общего у моего дяди с этим хулиганом? Почему он не выбрал джентльмена? Плут имеет такой вид, что он может вас убить за два пенса.
Молодежи свойственно преувеличивать недостатки тех, кто пришелся ей не по вкусу. Так и в данном случае. Вандермер выполнил возложенное на него поручение с достаточным тактом и деликатностью. Томми стоял, выпрямившись, чистый тип Сакса с большими голубыми глазами.
— Однажды я накормила его ветчиной с холодным мясом, — вспомнила Клементина.
— Черт бы побрал вас, — был ответ.
Клементина рассказала эпизод и последующий разговор с Квистусом.
— Я знал, — сказал Томми, — что дядя был очень удручен процессом и ничего бы не было удивительного, если он, по причине некоторого расстройства своих умственных способностей, связался с подобной мразью. Но, по-видимому, он с ним в давнишних дружеских отношениях. Это только доказывает, как мало мы знаем своих ближних, — вывел он мораль. — Вот уж я думал, что знаю решительно все о дяде Ефраиме. Но это действительно трагично, если у него помутилось в голове, — пожалел он, — он был лучшим, добрейшим и кротчайшим человеком в мире.
— Спросили вы, по какой причине ваш дядюшка рехнулся по отношению к вам?
— Конечно, да. Он высказывает только свои предположения. Он говорит, что, вероятно, дяде уже давно не нравились мои занятия живописью, и теперь он пришел к убеждению, что мне более подходит коммерческая карьера — коммерческая карьера!
— Если откажетесь, вы лишитесь трехсот фунтов в год сейчас и Бог знает сколько впоследствии, — сказала Клементина.
— Если же я соглашусь — и лишусь собственного уважения, своего искусства, своей мечты, всего, что только имеет значение в жизни. Жизнь — самый большой капитал. Ни за что! Если мой дядя не послушает голоса разума, — я не послушаю неразумия и покончим на этом. Я как-нибудь выпутаюсь.
— Хорошо, — согласилась на редкость молчаливая сегодня Клементина. — Я ждала, пока вы придете к этому заключению. Если бы вы колебались, я бы отправила вас обедать домой. Легкий пост вам бы не помешал. Что касается вашего дяди, он спятил с ума и останется таким. Больше не будем об этом говорить. Почему вам понадобилось прийти сегодня к обеду? — возвратилась она к своему обычному тону.
— Птичьего молока захотелось, — засмеялся он.
Она что-то буркнула в ответ и предоставила его себе, отправившись мыть лицо и руки.