Триумф рыцаря
Шрифт:
– Что с ними делать? Убить? – донесся до нее голос со склона.
Командир что-то ответил. Мечи со звоном упали на землю. Один из пленников опустился на колени. От отчаяния или в благодарность за то, что ему сохранили жизнь?
Их казнят? Или сохранят им жизнь?
Теперь люди на склоне говорили тише, и Игрейния не могла разобрать их слов.
Один из повстанцев указал на вершину холма, и белокурый вождь повернулся в ее сторону.
На расстоянии Игрейния не видела его глаз. Она могла их только вспомнить.
Гигант направился к коню, и только тут она поняла,
Игрейния пришпорила лошадь, отчаянно жалея, что плохо знала местность и что ее кобыла не настолько свежая, чтобы нестись во весь опор. И мчаться долго-долго.
Она молилась.
Было время, и не так давно, когда она мечтала умереть. Смерть и отчаяние целиком завладели ею, и она хотела взять за руку Афтона и вместе с ним войти в чертог небытия. В какой-то миг она поняла, что навек его потеряла, что это его последний вздох, и никогда больше она не услышит его смеха.
Но теперь…
Нет, она не хотела распроститься с жизнью от рук злобных, жаждущих мести дикарей. Игрейния вспомнила, как Эдуард Первый расправился с Уоллесом, последовавшую за этим резню и ярость, овладевшую англичанами после коронации Брюса.
Игрейния скакала, прижавшись к шее лошади, со скоростью, какой не знала раньше, умоляя ее мчаться еще быстрее. Конь повстанца устал, он был уже в мыле, когда бандиты нагоняли ее людей. Ей надо было только оторваться.
Она галопом поднялась на холм и понеслась на север по густому вереску. Дальше за холмом расстилался лес, который она прекрасно знала, с путаными тропинками и развесистыми дубами – отличное место, чтобы спрятаться. Игрейния уже видела перед собой деревья: огромные ветви раскачивались высоко над землей, а под кроной листьев тень скрывала тропинки. Она ощущала терпкий запах травы, слышала шелест листьев, топот лошадиных копыт, собственное прерывистое дыхание, перестук сердца в унисон с бешеным галопом. Еще немного… еще одна секунда…
Из-за топота копыт своей кобылы она не услышала, как к ней вплотную приблизился бунтарь, и поняла, что он рядом, только когда железная рука выдернула ее из седла. Она печально проводила свою лошадь взглядом, и та благополучно скрылась под сенью деревьев. Игрейния беспомощно оглянулась: она барахталась на огромном боевом скакуне сумасшедшего повстанца.
Она попробовала сопротивляться – начала кусаться и извиваться – и настолько в этом преуспела, что ее похититель выругался и разжал руки. Его конь был высок, и падать до земли оказалось далеко. Но, перепуганная до смерти, Игрейния не заметила боли от ушибов и быстрее лани припустила к спасительному лесу.
И опять оказалась сбитой с ног: сначала ее подняли в воздух, а затем швырнули вниз, и она ощутила запах варвара – от него пахло землей и кровью павших в сражении. Она закричала, отбиваясь, но он заломил ей руки за спину, уселся на нее верхом и уставился в лицо с холодной яростью, не оставлявшей никаких надежд на снисхождение.
– Вы леди Лэнгли, – проговорил он.
– Игрейния. – отозвалась она.
– Мне плевать на ваше имя, – буркнул варвар. – Вы поедете со мной и прикажете,
– Не могу, – покачала она головой. И разрыдалась. Занесенная для удара рука замерла в воздухе.
– Сможете, – процедил он. – Иначе я переломаю вас всю – косточку за косточкой, пока вы не сделаете то, что мне нужно.
– Слушайте, идиот, ведь там чума!
– Там моя жена и моя дочь.
– Они все умерли или умирают.
– А вы со страху сбежали, – презрительно бросил он.
– Со страху? Нет! – выкрикнула Игрейния и снова попыталась освободиться. Теперь ее страшила одна-единственная вещь – жизнь без Афтона. Хотя нет, призналась она себе, не надо кривить душой – она боялась этого варвара, который, ясное дело, выполнит угрозу и переломает ей все кости. До единой. Никогда раньше она не сталкивалась с такой холодной решимостью.
– Я нисколько не боюсь чумы, – возразила она и при этом умудрилась придать голосу презрительные нотки.
– Вот и отлично. Мы вернемся туда, и вы, моя прекрасная леди, замараете свои ручки, ухаживая за теми, кто там болеет.
Замараете руки! Неужели этот человек и вправду считает, что может испугать ее этим после стольких дней и ночей, которые ей пришлось пережить?
Гнев взвился, словно стяг во время битвы.
– Если так, убейте меня, глупый, безмозглый дикарь! Я жила в этом замке! Смерть меня больше не пугает. Вы способны это понять? Если только вам известно такое слово!
Игрейния задохнулась и умолкла на полуслове – белокурый гигант подхватил ее и одним движением вздернул на ноги.
– Если моя жена или дочь умрет только потому, что английский король так жестоко относится к невинным, вам, миледи, придется за это ответить.
– Там умер мой муж, потому что ваши люди занесли к нам заразу! – Игрейния изо всех сил старалась освободить руку. Но у нее ничего не получилось: рука была зажата словно в тисках. Она покосилась на его длинные пальцы – они были в грязи, в земле и…
В крови.
Его хватка была прочнее стали. Игрейния решила, что не будет дрожать и не проявит перед ним слабости. Его лицо было таким же грязным и отвратительным, как руки и спутанные волосы, и только сияющие небесно-голубые глаза смотрели твердо и не хранили в себе воспоминаний о битве.
Он то ли не слышал ее, то ли не желал слушать. А поскольку языком он, похоже, владел великолепно, Игрейния заключила, что скорее второе, чем первое.
– Учтите, миледи, – продолжал он, – если моя жена умрет, вас отдадут воинам шотландского короля. Так что, думаю, вам лучше постараться и спасти мою жену.
– Уверяю вас, сэр, я не погнушаюсь сделать все от меня зависящее, чтобы помочь несчастным, но учтите, их судьба в руках одного лишь Всевышнего и никого более. Меня вынудили покинуть Лэнгли. И отнюдь не по собственной воле.
Повстанец недоверчиво изогнул бровь.
– Вы были готовы прислуживать больным и умирающим?
– Да. Я бы охотно осталась в замке. У меня не было причин уезжать оттуда.
– Это говорите вы, леди Лэнгли?
– Именно так.
Его нимало не трогало, почему она хотела остаться.