Триумф солнца
Шрифт:
– Ты не исполнил это пророчество – значит, обманул своего Бога, – мрачно заметил Махди.
– Аллаха и божественного Махди никто не может обмануть, – тихо возразил Осман, почти физически ощутив прикосновение ангела смерти к тому самому месту на шее, куда должен опуститься топор палача. – Ваше пророчество – монолитная скала в реке времени, которую нельзя смыть водой. Я вернулся в Омдурман, чтобы исполнить это пророчество. – Он показал рукой на другой берег Нила, где возвышались башни форта Мукран. – Гордон-паша все еще ждет своей участи за теми высокими стенами, и наступило время для решительных действий, поскольку вода в Ниле отошла от берега. Умоляю вас, дайте мне свое благословение, священный Махди.
Сердце Махди совершило не меньше сотни ударов, пока он напряженно
– Иди и исполни предписанное. А когда выполнишь мое пророчество, возвращайся ко мне.
За час до полуночи в восточный канал викторианского Нила вошла небольшая лодка с гребцом и опущенным парусом. Аль-Нур сидел на скамье рядом с Османом Аталаном, и оба до боли в глазах всматривались в темный берег возле Хартума. С наступлением темноты небо над городом то и дело озарялось яркими вспышками фейерверков, рассыпавшихся красочными разноцветными огнями. Где-то за стенами города громко играл оркестр, и до них доносились нежное пение и беззаботный женский смех, замиравший над темными водами реки.
– Гордон-паша узнал новости из Абу-Клеа, – прошептал аль-Нур. – И решил отметить со своими подчиненными это радостное событие. С часу на час они ожидают пароходы с юга.
Далеко за полночь звуки празднества постепенно затихли, и Осман велел гребцу поднять парус и приблизиться к берегу. Когда лодка скользила мимо площади, аль-Нур тихо тронул своего господина и показал на крошечный участок берега, недавно освободившийся от воды. Влажный ил блестел в слабом свете звезд. Осман шепотом приказал гребцу подойти к берегу как можно ближе, перебрался на нос и длинным шестом стал отталкиваться от илистого дна, чтобы не привлекать внимание хлюпаньем весел. Они замерли, прислушиваясь к тихим голосам часовых и другим подозрительным звукам. Вскоре все смолкло, и только уханье совы доносилось из высокой башни католической миссии. В окне дворца британского консульства, выходившего на реку, тускло мигала масляная лампа, затем промелькнула темная фигура, и все стихло.
– Отпраздновав победу, неверные наслаждаются покоем, – прошептал аль-Нур. – Гордон-паша уже не такой бдительный, как раньше.
– Ну что ж, мы нашли участок, на котором можно высадиться, – кивнул Осман. – А теперь мы вернемся в Омдурман и приступим к подготовке. – Он подал сигнал гребцу, и лодка тихо поплыла к противоположному берегу.
Когда Осман и аль-Нур добрались наконец до двухэтажного здания в южном квартале Омдурмана, расположенного между казначейством Бейт-эль-Маль и невольничьим рынком, уже светало. Верные аггагиры Османа сидели во дворе и жадно поглощали принесенные рабами зажаренные ножки ягненка и лепешки из дуры, запивая роскошный завтрак крепким и ароматным абиссинским кофе.
– Благородный господин! – вскочили они на ноги. – Мы приехали вчера поздно вечером.
– А почему так задержались в пустыне? – поинтересовался Осман.
– У нас не такие быстрые лошади, как ваш аль-Бак, принц всех лошадей.
– Ну что ж, добро пожаловать, – радушно приветствовал их Осман. – У меня есть важная работа для ваших острых клинков. Мы должны вернуть себе честь, отобранную у нас на равнине Абу-Клеа.
Дэвид Бенбрук настоял, чтобы празднество по случаю победы под Абу-Клеа было проведено в консульском дворце при непосредственном участии его дочерей, с нетерпением ожидающих британского экспедиционного корпуса. Из-за острого дефицита продуктов и напитков Ребекка предложила провести этот вечер на воздухе, а не в душной гостиной среди столового серебра и хрусталя. Они сидели на раскладных походных стульях на террасе, выходившей одной стороной на городскую площадь, и слушали бравурные марши военного оркестра, хором напевая знакомые мелодии. А когда музыканты отдыхали, на террасе звучали здравицы в честь королевы, генерала Уолсли и, по просьбе консула Ле Блана, короля Леопольда.
После
– Возможно, это несколько преждевременно, – заметил он, – но если войска действительно доберутся сюда и снимут осаду, у нас, вероятно, не будет времени, чтобы отметить это событие надлежащим образом.
Генерал Гордон впервые принял приглашение Ребекки и почтил своим присутствием не только торжественный ужин, но и последовавшее за ним веселье. Он был в безукоризненной военной форме, украшенной египетской Звездой Измаила, начищенных до блеска ботинках и привычной красной турецкой феске. Генерал находился в прекрасном расположении духа и заметно расслабился, хотя Ребекка отметила про себя нервный тик под его правым глазом. Он быстро расправился с небогатым набором блюд – зелеными лепешками, куском хлеба из дурры и холодной птицей неизвестного происхождения, добытой хозяином консульского дворца. После ужина Гордон с величайшим удовольствием затянулся турецкой сигаретой, причем не оставил ее даже когда встал, чтобы произнести торжественную, но очень короткую речь. Он заверил присутствующих, что пароходы, забитые солдатами британского экспедиционного корпуса, спешат им на помощь, преодолевая огромные трудности, и он ожидает их прибытия в Хартум вечером следующего дня. При этом отдал должное неслыханному героизму гостей и всех жителей города вне зависимости от цвета кожи и происхождения, поблагодарил их за отчаянное сопротивление, а особую благодарность выразил Господу Богу, не оставившему их в эту трудную минуту. В конце своей речи он высказал признательность британскому консулу и его дочерям за их гостеприимство, после чего быстро покинул присутствующих. После столь вдохновляющей речи настроение оставшихся гостей заметно улучшилось.
Сестры-близнецы добились весьма редкой для себя привилегии погулять до полуночи и даже попробовать драгоценного шампанского. Саффрон опрокинула стакан, как заправский матрос во время отлучки на берег, а Эмбер сделала глоток и долго морщилась от горьковатого вкуса. А когда Ребекка отвернулась, быстро вылила содержимое в стакан сестры, чем несказанно ее обрадовала.
Праздник продолжался, Эмбер становилась все грустней и задумчивей. Она не веселилась, не пела вместе с остальными, и Ребекка подумала, что младшая сестра ведет себя довольно странно. Эмбер обладала удивительно мелодичным голосом и всегда любила петь, а сейчас отказалась даже станцевать польку вместе с отцом.
– Что с тобой, дорогая? Ты нездорова? – озабоченно спросил он.
– Немного не по себе, папа, но я по-прежнему очень тебя люблю.
– Может, лучше пойти домой и лечь спать? Я дам тебе немного нюхательной соли, и все будет нормально.
– О нет, упаси Господи! – решительно отмахнулась Эмбер. – Только не это. Все нормально, папа. – Она выдавила скупую улыбку, и Дэвид, хотя и обеспокоенный, не стал настаивать. После некоторых колебаний он отправился танцевать с Саффрон, оставив дочь в покое.
Консул Ле Блан тоже обратил внимание на необычное поведение Эмбер. Не долго думая он подсел к ней, взял за руку и принялся рассказывать длинный и непонятный анекдот про немца, англичанина и ирландца. Добравшись до кульминации, консул громко захохотал, схватившись за живот и смахивая выступившие на глазах слезы. Эмбер вежливо засмеялась и, извинившись, подошла к Ребекке, танцевавшей с Райдером Кортни. Девочка прошептала на ухо старшей сестре пару слов, и та, оставив Райдера, повела ее в дом. Дэвид, увидев это, последовал за ними вместе с Саффрон. Когда они вошли в дом, Ребекка и Эмбер уже поднимались по лестнице.
– Куда вы? – спросил обеспокоенный Дэвид. – Что-нибудь случилось?
Ребекка повернулась, не выпуская руку сестры, но в этот момент Эмбер согнулась в три погибели и громко застонала. Не успели они опомниться, как на лестницу выплеснулось содержимое ее желудка, заливая ступени желтоватой массой. Ее рвало так сильно, что Дэвид мгновенно все понял.
– Холера! – воскликнул он, застыв на месте.
Услышав это страшное слово, Саффрон побледнела и громко вскрикнула, прикрыв рот ладонью.