Шрифт:
Посвящено той, которая никогда это не прочитает
Глава 1
МЫСЛЬ
Иван Бледный, работавший в новостном бюро, только что выйдя из здания отдела бухгалтерии, торопливо шел по проспекту. Был пасмурный, осенний день. Воздух был душный. Пахло сухой травой и листьями.
Иван шел домой без зарплаты, хотя по графику, висящему в бухгалтерии, выдать ее должны были сегодня. Однако, немолодая пухлая бухгалтерша лишь развела руками – нет зарплаты, ни у кого нет. Ее почти никому не выплачивали начиная с мая, как началась очередная Революция в N, сопровождаемая восстаниями, вызвавшими забастовки и экономический кризис. Революция была третьей за последние 17 лет, после свержения Императора, Ивану тогда было всего 9, но он отлично это помнил. Он помнил, как императорские гвардейцы расстреляли его мать-учительницу, помнил, как первые революционеры перерезали горло его отцу, помнил артиллерийские обстрелы школы и городской площади, и много чего еще помнил, ведь такие события не проходят мимо детской памяти. Очередные революционеры, недовольные жизнью при текущем режиме, решили его свергнуть. Свергнули. И установили свой, отличающийся от прошлого только членами правительства (не каждый смог бы сказать, что и они отличаются, ведь на лицо и манеры они все были как один). Возможно, глава Партии никогда и не менялся, но никто об этом не знал и знать не мог. После очередной Революции в жизни страны и граждан почти ничего не менялось. И в целом, кроме невыплаты зарплаты, Бледного Третья Революция никак не коснулась. Он благодарил Бога за то, что его не призвали в правительственные войска для подавления восстания в столице, полностью разгромленные в середине августа. А вот соседа Ивана, Михаила, напротив, мобилизовали, он воевал и вернулся домой в июле, без одной ноги. Его жена, не желая жить с инвалидом, ушла к молодому любовнику-революционеру. (Измены в годы Революций стали привычной вещью.) Михаил с женой так официально и не развелись. Да и не вышло бы, ведь все ЗАГСы были закрыты еще 4 года назад, с началом Второй Революции.
Иван
Особенным ему показалась лишь одна машина необычного цвета – желтого, но не яркого, а скорее грязного, заношенного, пороги и низ дверец испачканы были в сухой грязи.
Вернувшись домой и закрыв на старый, ржавый замок деревянную входную дверь (чуть сгнившую с левого нижнего края), Иван снял новые туфли (стащил он их неделю назад с коллеги, застрелившегося в соседнем от Бледного кабинете), прошел пару шагов вперед, остановился и задумчиво посмотрел на круглый циферблат часов в рамке янтарного цвета (естественно, ни о каком янтаре и речи идти не могло, ведь предметы роскоши были запрещены обычным гражданам и могли являться обвинением в госизмене). На часах – 16:55. Он почему-то не стал как обычно идти дальше в комнату, на кухню – к жене. Каждый раз, возвращаясь с работы, он чисто машинально подходил к ней и обнимал ее своими грубыми руками за талию. Обнимал он ее совершенно бесчувственно, но грузно, как накрывает тяжелое одеяло. Да и откуда у Ивана взяться чувствам? Он не любил свою жену, вернее, он не мог точно сказать любит или нет. Он задумался о том, что это значит – любить. Задумался…
Очередным революционерам стоило задуматься о результате своих бессмысленных действий. Солдатам, убивающим таких же как они солдат, стоило задуматься о возможности непослушания командованию. Но они не задумывались. Мысль для солдата – это приказ самому себе, а для революционера – отхождение от идеи. Инициатива, самодеятельность – в N при любом из новых правительств это все являлось бунтарством и наказывалось по всей строгости. Бунтари не любят других бунтарей с иными взглядами, потому что видят в них прямую опасность.
Конец ознакомительного фрагмента.