Тривселенная
Шрифт:
В какое-то мгновение Аркадий понял, что сейчас опять потеряет себя и провалится в одно из своих воплощений; он боялся остаться там навсегда, хотя и понимал (не понимая, почему понимает), что этого не произойдет, нельзя прожить заново прошлую жизнь, возможно только фрагментарное «пребывание в инкарнационном поле».
Термин был Аркадию так же не знаком, как и предыдущий, но он не успел подумать об этом и тем более испугаться. Как-то сразу, будто включилась видеостена, он оказался в комнате с приборами и узнал свою лабораторию. Свою? Конечно же, свою. Он и имя свое теперь знал: Генрих Натанович Подольский.
Живой?
А почему бы мне
Только что он отключил от компьютера камеру биоформатирования и теперь отдыхал, осмысливая результат опыта. Неважный результат, честно говоря. А если быть совсем точным, все пошло к чертям собачьим. Он доказал, что Наташа была права. Хорошо, что ее нет сейчас, она не станет, конечно, злорадствовать и повторять: «Ну вот, я же говорила». Не станет, но смотреть она будет, как московский прокурор на карагандинского зэка.
Итак, будем рассуждать по порядку. Собственные инкарнации для него открыты, но в экспериментальном плане они пусты. Он может стать собой в третьем, пятом или, скажем, двадцать восьмом воплощении. Может прожить в этом воплощении достаточно большой отрезок жизни и совершить те же поступки, что совершал на самом деле. И подумать те же мысли. Ничего лишнего или постороннего. Шаг влево, шаг вправо — смерть. Смерть инкарнационного поля, возвращение в собственное сознание. Если повторить эксперимент с той же инкарнационной ситуацией, то окажешься уже в другом жизненном периоде, заранее почти непредсказуемом. Он это испытал, с него достаточно. К разгадке тайны гибели Абрама Подольского он не приблизился.
Для Наташи было бы достаточно и этого. Она всегда была минималисткой. Точнее — нормальным исследователем, замечательным, опытным, знающим гораздо больше него в теории процесса, но именно потому не способным задаться сверхцелью. Для нее научная истина важнее любой практической пользы.
Генрих Натанович помассировал пальцами виски. После эксперимента у него всегда болела голова. Не сразу, боль возникала примерно через полчаса, и лекарств принимать было нельзя, мгновенно смазывалась картинка, он путался в деталях, и в записи эксперимента возникали белые пятна. Приходилось терпеть, пока сканер не сообщал коротким биосигналом, что считывание закончено и можно заняться повседневными делами.
Больно. Плохо думается. Но и сидеть, как мартышка, растворив мысли в вязкой трясине болевого болота, он тоже не мог.
Итак, сегодня он все-таки прошел пошаговую операцию. Конечно, ему очень повезло, что Наташа оказалась именно тем человеком, кто в прошлом своем воплощении был убийцей Абрама Подольского. Нет, как теперь ясно — не убийцей, только свидетелем.
Повезло? Можно подумать, что не он искал Наташу по всем компьютерным сетям России, сопредельных стран и даже в Североамериканской системе, хотя там и искать не стоило, все равно Российско-Американская комиссия по научным связям не дала бы гранта на работу в этой области, даже если бы он представил эйфорический проспект будущих практических успехов и огромных прибылей.
Самое смешное, что прибыли вовсе не были химерой. Правда, лично его они не интересовали.
Плохо, что его отношения с Наташей не остались отношениями двух ученых, делающих общее дело. Черт дернул пригласить ее тогда в ресторан. А потом — к себе. А потом она осталась на ночь. А потом он уже не мог относиться к ней, как к инструменту познания собственного прошлого.
Любовь?
Глупости. Наверное, просто страсть одинокого мужчины
И это мешает.
Два с половиной года назад, когда он, выполняя контракт с Теософским обществом (бредовая была задача, сейчас смешно вспоминать), нащупал проблему совмещения инкарнаций, казалось, что достаточно двух-трех опытов и не очень сложных расчетов… А выгода…
Он ведь думал тогда именно о выгоде, это сейчас ему все равно, это сейчас он, как безумный, вцепился в проблему семейной трагедии, застившей для него весь белый свет. А тогда он об Абраме и не вспоминал — подумаешь, предание…
Прошло. Кольнуло в последний раз и — как будто не болело никогда. Генрих Натанович посмотрел на часы над дверью лаборатории. Все как обычно — тридцать две минуты, в пределах нормы.
Подольский встал и, прежде чем рассеять информацию по сети, будто пепел по ветру, просмотрел отдельные кадры. Он всегда поражался тому, как странно выглядит собственное поле зрения, если вглядываться извне. Будто и не его глазами смотрено. Собственно, не его глазами, конечно, глазами Якова Гохберга, который в его инкарнационное поле не входит, информация переписана с тестовых контуров Наташи, а ей он смотреть не позволил. Наташа — надо отдать ей должное — не любопытна. То есть, любопытна, конечно, как нормальный ученый, но зрительные впечатления, пусть даже из собственного инкарнационного прошлого, ей важны не больше, чем аппарату «Лунар орбитер» важны изображения лунной поверхности для того, чтобы измерить физические параметры грунта. Ни к чему это, на «Орбитерах» даже нет фотоаппаратуры, зачем посылать в космос лишнюю массу? Вот и Наташа так же — не нужны ей зрительные впечатления, если для расчетов достаточно знания физических параметров.
Подольский остановил кадр: задумчивый взгляд Абрама, протянутая вперед рука, а на левой щеке — черное пятно в форме ладони, и кожа, если присмотреться, будто жареная, даже слегка дымится, это же дикая боль, а Абрам вроде и не чувствует.
Куда мог деться преступник? Окна закрыты, обзор комнаты показал это однозначно, да и в протоколах дознания было написано то же самое. Правда, какие тогда были дознаватели… Не чета нынешним, конечно, но, однако, и думать о следователях позапрошлого века слишком плохо тоже не стоило. В это время на Бейкер стрит уже принимал клиентов Шерлок Холмс, а после Арсена Люпена прошло больше половины столетия. Конечно, это литературные герои, но наверняка не высосанные из пальца.
Окна закрыты, а Яков стоял в дверях. И еще пятно, исчезнувшее, будто и не было. Кто-то, недавно умерший, кого Абрам обманул и довел до петли, пришел с того света, чтобы отомстить. Понятно, почему исчез визитер-убийца. Проводить следующий опыт в том же режиме не имеет смысла. По теории вероятности практически нет шансов попасть в нужный отрезок времени — в интервал двух или, максимум, трех суток. Копаться в чужой инкарнационной памяти экспериментатор не может, он живет так, как жил индуктор, он думает его мыслями, а не своими, и если Яков в считывающем режиме не станет возвращаться мысленно к тому утру, то и Генрих Натанович не узнает ничего. Нужно попасть точно в двух-трехдневный интервал, когда Яков сидел в кутузке и когда его допрашивал следователь, и когда он интенсивно размышлял… Вероятность не более десятой доли процента, а если учесть зону избегания, то еще на порядок меньше. Безнадежная затея.