Тривселенная
Шрифт:
— Не знаю, — уныло произнес следователь. — Это из области воображаемого. Воображаемое — не мысль, оно не обладает энергией натяжения. Воображаемое создает только потенциальную энергию.
— О чем вы толкуете? Я не воображал этих людей. Они существовали на самом деле. Они умерли. Они могут быть здесь. Как и я. Я умер тоже. Этот мир — мир, куда люди попадают после смерти.
— Я не силен в философии, — сказал Антарм. — Но даже мне известно, что люди возникают на полях пришествия, а не из каких-то иных миров.
Антарм был убежден в том, что говорил.
Антарм опять начал дергаться и, следовательно, думать, а мне это было не нужно.
— Быстро! — сказал я и двинул его в ребро. — Как мне найти этих людей? Жду ответа.
— По звездам, как еще! — вскинулся Следователь.
— То есть?
— Найдите звезду, соответствующую ментальной сути того, кого вы ищете. Возьмите луч. И — вперед.
— Как я найду звезду, если я и этой сути, как ее… ментальной… не знаю?
— Иногда я не понимаю Ученого, — сказал Антарм помолчав. — Он говорит, что вы опасны, но как вы можете быть опасны, если ничего не знаете и ничего не понимаете?
— Вернемся к звездам, — сказал я. — Мою-то звезду вы можете мне показать?
— Я? Вам? Каким образом? Я вижу вашу звезду, я нашел вас на поляне по вашему ментальному пути, но как я могу это показать вам, если ваша звезда — другая?
— Не понял. Что значит — другая, если вы ее видите?
— Вижу, но вы ее видеть не можете! Вы можете видеть собственную суть? Нет? И звезду — так же. Мою — да. Любого другого, в том числе и того, кто вам нужен. Свою — нет.
— Чтоб я так был здоров, — пробормотал я. — Последний вопрос. Есть еще одно… одна… Не из моего мира.
— Вы о женщине, что видели в снах? — тихо произнес Антарм, и в голосе его я услышал участие. — Той, которую вы любите?
— Откуда… — я сглотнул. — Почему вы решили, что я ее люблю?
— Вы так думаете, — удивленно сказал Антарм.
— Тогда… Где мне искать ее?
— Не знаю. Я вижу ее отражение в ваших мыслях. Ее собственная мысль для меня скрыта. А по отражению не уловить пути.
— Не уверен, что вы говорите правду, — вздохнул я. — У меня такое впечатление, что вы просто вставляете мне палки в колеса.
— Вставляю куда?
— Вы не знаете, что такое колесо?
— Нет такого слова, — уверенно произнес Антарм.
— Вот как? А слово «телега»?
— И такого слова я не знаю.
— Откуда же его знаю я?
— Это вы меня спрашиваете? — возмутился Следователь. — Теперь вы понимаете, что ваше присутствие в мире создает опасности, без которых
— Оттого, что я знаю слова, которых не знаете вы?
— Оттого, что эти слова — из вашей памяти! Вы создаете сущности, соответствующие этим словам!
— Минозис уже говорил мне это, — пробормотал я, вспоминая. — Но ведь это чушь! Я сказал «колесо». Я сказал «телега». Ну и что? Разве в результате этого сотрясения воздуха в мире возникло хоть одно настоящее колесо?
— Что значит настоящее? А слово, произнесенное вами, разве не настоящее? А мысль, этому слову соответствующая, — разве не настоящая? А память о том мире, из которого вы якобы пришли, разве не настоящая?
— Вот! — воскликнул я, вообразив, что поймал Антарма на противоречии. — Вы сказали, что моя память — настоящая! Почему же вы говорите, что я не мог жить в мире, из которого явился в этот, умерев в том?
— Разумеется, память настоящая, — воскликнул Антарм. — Если она существует, то как она может быть иной? Но ваша проблема, Ариман, состоит в том, что все, вспоминаемое вами, лишь в этот момент и создается в реальности, нарушая законы природы. Ученый говорил вам это! Я уверен, что Ормузд говорил тоже.
— Так, — сказал я. — Что-то, значит, все-таки возникает, когда я произношу слово «колесо»?
— Когда думаете о сущности этого слова, — поправил следователь. — Идея слова равнозначна сути, а суть — энергии, а энергия перетекает на низшие уровни, это вы должны знать. Идея и суть — уровни самые высокие, с них можно только спускаться в материальное… Впрочем, я вряд ли смогу обсудить с вами эту проблему достаточно профессионально. Ученый сделал бы это лучше, но он уже принял решение… Ариман, может, вы все-таки перестанете меня душить?
— Я вас отпущу, и вы тут же исчезнете — в этой-то темноте!
— Исчезну? — удивился Антарм. — Куда и зачем? Я выполняю свой профессиональный долг.
— А я — свой, — тихо произнес я. — И боюсь, что выполняю его из рук вон плохо.
Я сжал ладони, мне показалось, что шейные позвонки Антарма хрустнули, тело его обмякло, но я даже не успел испугаться, что убил еще одного человека: что-то подбросило меня и перевернуло вниз головой, и швырнуло, и ударило обо что-то твердое, и самое странное — мне казалось, что сделал это я сам вопреки не только логике, но и простым физическим законам; как, черт побери, я мог сам поднять себя в воздух, и сам швырнуть себя оземь, и при этом повредиться не столько физически, сколько в рассудке?
— Не очень больно? — услышал я беспокойный голос.
— Нет, — отрезал я, поднимаясь. На самом деле все тело казалось помятым, болела каждая мышца, руку я, по-моему, вывернул в локте, а ноги сгибались вовсе не там, где, по моим предположениям, находились колени.
Дикое это ощущение продолжалось несколько секунд, потом боль стекла в землю подобно электрическому заряду, и я понял, что ничего не сломал и даже не вывихнул. Мышечная боль осталась, но от радости, что кости целы, я не обращал на нее внимания.