Трижды приговорённый к 'вышке'
Шрифт:
– Так.
– Представьте, Гоша мне рассказывал. С Валей у нас как-то не получается. У нас не то, не то. Посеял это не то, понимаете, он сильная личность. Мне захотелось тогда спасти Валю. И я, понимаете, сознался, что давал справку на эти анализы.
– Это была ваша неправда.
– Не говорите так. Люди не знают, где нужна правда, а где маленькая ложь, святая ложь. Ну если бы все - правда, правда! Гошу снова надо посадить на скамью подсудимых, ибо по-настоящему все, то есть по правде, не выяснено. И Валю снова посадить. Сейчас десять лет, а могут дать и пятнадцать. Правда! Сильная личность эту правду станет топтать, защищая себя. Самое ужасное, когда человек, защищая себя, подминает все обстоятельства
– Вы обещали конкретно...
– Ничего я никому не обещал. И не стану обещать! Вы все стоите заодно! Закон гарантирует его сильную личность! И он _с_д_е_л_а_л_ красиво нас всех. "Сделал" - это говорят мои племянники. У них теперь в языке много дурных слов...
– И все-таки...
– И все-таки, - крикнул старик, - он заставил нас поверить: Валя убивал! Этому поверил Гоша, этому поверил я, этому, пройдет немного, поверите вы...
– Я готов поверить, но факты против!
Дядя Дмитриевского метнулся от него, стал у порога, видно, думая, как половчее выпроводить гостя, но вдруг сел на койку, обхватил голову руками. Тело его стало вздрагивать, и Гордий понял, что старик плачет. Он подошел к нему, участливо опустил ему руку на плечо, дядя Дмитриевского неловко сбросил руку, но не притих, а пуще еще затрясся в плаче.
– Самое страшное - врать, - зашептал он.
– Врать, врать, врать! Теперь надо врать, чтобы не забрали Гошу... Ужасно! Это все ужасно! Не подбивайте Гошу на поступки! Не надо. Он-то уж ни в чем не виноват! Вы снова убьете его. Я возил ему книги, пробивался с почтой, носил все, чтобы он не отстал. Я считал своим долгом ему помогать, коль лгал и сажал его в тюрьму. И теперь снова вы. Все прошло - и вы! Одной жертвы всем мало? В первую очередь вам? Не ходите к Гоше больше, умоляю вас! Я так одинок! Он хотя бы заходит ко мне... Все это лишило меня работы. Я мечтал еще работать долго. Меня после изолятора быстренько оформили, и вот пенсион, одиночество. Единственная отрада - Гоша. Но его вновь по вашей милости посадят. Это он мне так говорит. И я подумал: так будет!
Он плакал, плакал как-то тихо, просительно, беспомощно, без всякого сожаления к себе, унижаясь перед Гордием. Успокаивать его было делом бесполезным.
...Романов копается в приемнике, ходит по комнате в синем спортивном костюме. Он загорел, волосы на его голове черные, густые, лицо длинное, интеллигентное, но очень сердитое. Он не скрывает своего недовольства. Гордий сидит за столом, подперев голову ладонями. Нет-нет приемник исторгнет звуки: то музыку, то диктор ворвется в мир и что-то расскажет о счастье, любви, войне, мире. Кому есть дело до гражданина вселенной Дмитриевского? Сейчас бы посылал в эфир волшебные звуки старинной или современной музыки, его имя объявляли бы с уважением. Ни брату, ни дяде, ни жене Дмитриевский не разрешает вмешиваться. Пусть даже и сотни неточностей в оформлении письма-заявления Генеральному прокурору.
ГЕОРГИЙ РОМАНОВ. Кандидат физико-математических наук. Взят прямо с кафедры. 28 лет. Отсидел два года. По первому суду приговаривался вместе с Дмитриевским к высшей мере наказания. Приговор был отменен. Вторым судом приговорен к трем годам тюремного заключения - срок не отбыл, выпущен по амнистии.
До суда работал и.о. заведующего кафедрой твердых металлов. После суда - инженер на химическом заводе.
Женат. Имеет двоих детей. С первой женой в разводе - ушла на четвертый день после ареста мужа к своим родителям.
Женился во второй раз после выхода из тюрьмы на бывшей однокласснице. Детей от первого брака нет.
Школу закончил с золотой медалью, институт - с отличием.
В 23 года защитился.
Перед арестом защитил докторскую, она была отозвана из ВАКа.
В новой защите трижды отказано. Зарплата 160
Жена, Алиса Акимовна, инженер, зарплата 140 рублей. В настоящее время находится в послеродовом отпуске.
Приметы:
Рост - 189 сантиметров. На нижней губе шрам. Волосы черные. На левой руке наколка - Жора. Строен, хорош собой. Молчалив, глядит часто исподлобья. Нравится женщинам.
...Тюремная кличка Романова - "Псих". Дважды коллективно били. И после каждого раза он мстил - в строю набрасывался на обидчика - Сан Саныча. Конвой отнимал "Пахана" полумертвым.
Ударил "шестерку" по кадыку - унесли в больницу.
"Психа" не трогали до конца отсидки.
Гордий видел в Романове единственного человека, который может заставить Дмитриевского, наконец, решиться говорить правду, только правду и ничего иного. Так думал Гордий. Он понимал: ни дядя, ни родители жены Дмитриевского, дышащие после всего на ладан, не могут убедить Дмитриевского начать еще раз и начать все сначала. Для Гордия было теперь ясно, что без Дмитриевского, без его твердого согласия держаться истинных фактов, ему ничего не добиться. Думалось: если дядя еще подсобит, напишет все то, что было у него со следователем, вынет из своих "заметок", как следователь принуждал его давать ложные показания, якобы спасая Дмитриевского, тогда - вкупе с твердым заявлением его бывшего подзащитного, можно поставить все на свои места. Можно в третий раз попытаться освободить невинного человека.
Гордий понимал: поездка немного дала. Ну что показания Сурова и Долгова значат? Пусть они обвиняют Павлюка и Гузия. Докажешь, если нет тех в живых? Но и так хватит всего, - рассуждал он, наблюдая за Романовым. Если бы Романов только взялся! Не побоялся бы нового разбирательства. Говорил все то, что когда-то требовал и от него следователь Меломедов. Ведь было, конечно, было! Заставлял следователь и этого парня дудеть под свою дудку!
– Вы что же, - вдруг повернулся к Гордию всем корпусом Романов, - все думаете, что уговорите меня? Вам всего мало? Мало того, что я лишился всего?.. Из-за братика! Вы считаете меня круглым идиотом? Я пойду и стану вытягивать братика? Дудки! Я тоже боюсь. Боюсь. Боится моя мама, боится отец. Вы знаете, боятся и родители жены Дмитриевского.
– Он всегда называл его Валей, теперь назвал по фамилии - как чужого, отторгнутого.
– Я никому не верю так же, как, может, не верите и вы... Нам пудрили мозги. Нам говорили, говорили, говорили... И все это была, мягко говоря, неправда! Я и сам распространял неправду. Я верил, что ее нет, хотя она была налицо. Я потом, когда прошел по кругу, понял, что такое ад.
САН САНЫЧ. Он же - "Кайло", "Маныч-Сыч", "Дурдом", "Кайф".
30 лет. Из них - 15 в тюрьме. Имеет два убийства, три изнасилования, "Пахан" с пятилетним стажем. Звал первое время Романова "Ученый", затем "Сука".
Когда по амнистии Романов покидал камеру, "Кайло" долбанул:
– Сука буду, отомщу. Я вышки не хотел, чтобы его прибить.
Романов ответил:
– Заткнись! Выйдешь - убью.
...Через месяц Сан Саныча "распяли" свои же, заставили, наклонившись, работать с "шестеркой", к которому он был жесток и несправедлив.
Романов уже работал на заводе химическом, на химию прислали через полгода пятерых. Среди них - некто "Куколкуева". В нетрезвом виде в общаге зажал воспитательницу тетю Соню в красной комнате и собирался на спор ("штобы, шмакодявка, не вякала лозунги!") ее изнасиловать. На счастье тети Сони, в тот час пришел в заводскую библиотеку (она была в этом общежитии) Романов.
"Куколкуева" стал потом на колени и сказал:
– Браток, ты с Шурика снял аксельбанты! Прости меня, что я в карты проиграл и вынужденно полез к этой старухе! Дай мне, суке, по рогам!