Трое и весна
Шрифт:
Раньше я бы обрадовался такому гулянию, но теперь… Там же мороженое будет, конфеты, пряники… Всяких качелей понастроят…
И я направился к матери.
— Мама, — сами собой малодушно захлопали ресницы, — а тётка Маруся и… Тамара… ещё долго будут гостить у нас?
— О, — лукаво прищурилась мать, — надо, видно, за рушники браться!.. Свадьбу играть…
— Да ну тебя! — кинулся я к дверям и впервые не нашёл щеколду.
— До среды будут! — крикнула вдогонку мать.
Ещё красный после такого разговора, я
Как ни вертись, оставалось одно: потихоньку съездить в Тамарино село и самому купить динамку. Ну, а мои сбережения могут пополнить деньги, которые я выручу от продажи ручных часов.
Я разыскал их в выдвижном ящике стола, долго рассматривал. Это дядькин подарок. Здоровенные, «кировские». Зато на циферблате нарисовано синее море, на море коричневая яхта с розовым парусом.
Мой двоюродный дядька Степан из Днепропетровска, собираясь в отпуск в наши края, решил привезти мне в подарок свои, хотя и не новые, но хорошие, как твердила тётка, часы — «Победа».
— Да встретился один друг, — виновато сказал дядька, — ну, как пристал — поменяемся да поменяемся, так я и поменялся… Подумал: картинка нарисована, тебе интересно будет…
— Эге, если бы тот «друг» да не принёс пол-литру, — язвительно добавила тётка.
А я вовсе не сердился на дядьку. Большие часы лучше. И ясно видно — морские они. Наверное, какой-нибудь капитан все моря в них исходил.
Через три дня часы остановились, а через месяц пришлось положить их в стол.
Но все равно — красивые часы. На базаре не меньше трёх рублей дадут. За один рисунок дадут.
Вечером я до того придирчиво осматривал свой велосипед, что Тамара с улыбкой спросила:
— Не на Северный ли полюс собираешься?
Я серьёзно ответил:
— Профилактика.
Тамара не поняла слова, но солидно кивнула и отошла.
Однако вскоре вернулась.
— Юрко! Говорят, грибов в лесу! А цветов!..
— Какие сейчас грибы, какие цветы! — поморщился я, глянув на лес, выставивший синие верхушки из-за сизо-жёлтого поля пшеницы. — Одни комары… Тебе, — критически посмотрел на её короткое платье без рукавов, — и соваться туда нельзя.
И как бы не слыша Тамариных пылких заверений, что у неё есть в чемодане блузка с длинными рукавами и брюки, я покатил на улицу, словно проверяя велосипед.
А когда вернулся, Тамара, надув губы, бродила по саду и сердито отбрасывала носком туфли яблоки-падалицы.
«Ну и пусть, — храбро подумал я. — Пусть посердится…» А где-то в груди будто бы кошка царапнула острым коготком.
Утром надо было встать раньше матери. Иначе она, поскольку в доме гости, могла и не отпустить меня в столь далёкое путешествие за динамкой. Я понимал, что сделать это тяжело: люблю поспать, особенно перед рассветом.
Но тут я встрепенулся. Есть ведь и другой выход.
И
Когда все уснули, я тихонько взял одежду и перебрался в хлев, на мягкое душистое сено, скошенное в нашем саду. И заснул спокойно, зная, что утреннюю зорьку не просплю.
И не проспал. Потому что петух вскочил на жёрдочку, прямо над моею головой, и так загорланил, что у меня потом ещё долго в ушах звенело.
Я вышел, протёр глаза и не поверил им.
Вокруг все было седым, словно охваченное морозом. Седые яблоки в саду, седая трава, седое небо, даже красное железо на крыше нашего дома поседело.
Селом неторопливо плыл клочковатый туман.
И мой велосипед будто бы покрылся изморосью. Я дотронулся до него. Ладонь стала мокрой. И тут я сообразил, что это серое — не что иное, как роса, густая, крупная.
Я скоренько насобирал яблок и груш, пощупал, на месте ли деньги, часы. И вывел велосипед со двора.
На дороге остановился, с какой-то непонятной грустью оглянулся на хату.
«Я ведь ненадолго. А когда привезу динамку и Тамара увидит, как сильно бьёт фара, то сразу перестанет сердиться… Весь вечер буду катать… К бахче повезу и самую большую дыню куплю… или выпрошу…»
Но все-таки было жаль, что Тамара вот этим росистым утром не сможет проехаться со мной на неслышно бегущем велосипеде.
Велосипед послушно сорвался с места.
И тут моё настороженное ухо уловило чей-то крик.
«Неужели мать?» — похолодел я. Но голову — хочешь не хочешь — повернул.
По дороге бежала Тамара, размахивая голубым платком. Та-ак… Хорошо, хоть не мать. Слегка передохнул.
Подскочила запыхавшаяся, взволнованная.
— Ты куда?
Что тут придумаешь? Надо говорить правду.
— К вам, в Вильшанивку, за динамкой… Сегодня же вернусь!
— Ой, и я с тобой! — обрадовалась Тамара. — Я так по бабушке соскучилась, — доверчиво призналась, — будто год мы с ней не виделись.
Я молча смотрел на велосипед, на свои ноги, потом глянул на длинную серую ленту дороги, терявшуюся в пшенице. Да, путь мне предстоит неблизкий.
— Может, у тебя денег не хватит? — заглянула мне в глаза Тамара. — Так я дам — разобью копилку. Она у меня совсем не красивая: толстая лупоглазая кошка… И хочешь — я тебя буду везти?
— Да садись уж, — буркнул я. Тоже ещё выдумала: «я тебя буду везти»… Сперва научилась бы ездить толком!
Тамара ёжилась от утреннего холода, и я, одной рукой придерживая руль, второй снял с себя куртку, небрежно накинул на неё…
Странно: вечером возил Тамару — не то чтоб было тяжело, но все-таки ощутимо. А сейчас Тамара — словно пёрышко, словно и не сидит никто на раме. Да нет, чувствуется, конечно, что она сидит, но только не её вес.
Я ехал все быстрее и быстрее. Но все же одна неприятная мысль теснила грудь, не хотела отставать.