Трое из навигацкой школы
Шрифт:
— Слушай, друг, а лошади хорошо плавают? — крикнул вслед Саша.
— Лошади все делают хорошо, они не люди, — отозвался тот.
«Это ты мудро заметил, приятель. Объяснил бы ты мне еще, зачем Лядащеву понадобился Котов? Если донос на Алешку дошел по инстанции, не проще ли спросить у меня не про Котова, а про Корсака, друга моего? Эх, Белов… Как сказал бы этот мудрец, ты не лошадь, ты ничего не умеешь делать хорошо… ты не умеешь думать».
Саша направился на Малую Морскую улицу.
Дверь открыла Марфа Ивановна, всплеснула руками и закричала
— Лукьян Петрович, батюшка! Сашенька воротился! Живой! Как иногда на ночной дороге, где свежо и сыро, волна теплого воздуха обдаст вдруг путника, дохнет запахом пшеницы и прогретого за день сена, так и на Сашу повеяло лаской и уютом этого тихого жилья.
Чистая баня, отмытые, пахнущие березовым листом волосы, вышитое полотенце. Потом стол с хрустящей скатертью, кружка в серебряной оправе, полная горячим вином с примесью пряностей, щедро нарезанные куски холодной оленины, купленной на морском рынке, и обязательная при каждой трапезе капуста.
— Ничего, ничего… — приговаривал Лукьян Петрович, глядя на грустное Сашино лицо и отмечая его отменный аппетит. — Пройдут эти заботы, — хозяин усмехнулся доброй улыбкой, — придут новые. Не горюй, голубчик… — И ни одного вопроса. Знал старик, что если водили ночью человека на допрос, то лучше его ни о чем не спрашивать. Молись богу да верь в справедливость его.
Утром Саша долго раздумывал, самому ли идти к Лестоку или ждать вызова, но все сомнения разрешились с появлением старого бравого драгуна, он щелкнул каблуками, сипло крякнул и сделал неопределенный жест рукой, который мог означать только одно — собирайся живо и следуй за мной.
Лесток был хмур.
— Где Бергер?
— Остался в особняке на болотах. Он ранен, ваше сиятельство, французом, которого я опознал.
— Так это был он… Где опознанный?
— Уехал, ваше сиятельство, — Саша пошевелил губами, считая, — еще в субботу уехал в карете вместе с девицей.
— Вот как? И девица была с ним? Анастасия Ягужинская? Бергер ничего тебе не передавал?
— Бергер передал. — Саша приободрился, щелкнул каблуками, — что каналья-француз чуть жизни его не лишил и что при первой возможности, как только чуть-чуть окрепнет, он сядет на лошадь и предстанет перед глазами вашего сиятельства.
— Так и передал? — Лесток пристально рассматривал Сашу. — Расскажи-ка поподробнее, что у вас там приключилось?
«Его интересуют бумаги, — подумал Саша. — Эти самые письма, о которых толковал Бергер. Говорить о них или не говорить?.. Проще будет, если я ничего не видел и не слышал». — И Саша повторил свой рассказ, добавив, что француз и Бергер имели длинный конфиденциальный разговор, который кончился дракой на шпагах.
— Ладно, иди, — сказал наконец Лесток. — Возьми за труды. В Сашину руку перетек жидкий кошелек, и он склонился в поклоне.
— Из Петербурга не выезжать! Ты мне понадобишься! Саша искоса взглянул в холеное лицо, на равнодушные глаза, на чуткие губы, которые в мгновение ока, по-актерски профессионально, могли придать
Лукьян Петрович встретил его фразой:
— А тебя здесь дожидаются.
— Кто? — с удивлением воскликнул Саша.
— Строгий господин… Иди в мой кабинет, там и потолкуете. Лядащев сидел за столом над листом бумаги, на котором колонкой были написаны слова. Саша глянул мельком, увидел, что все они начинаются с «Ч» прописной. Лядащев неторопливо перевернул лист, умакнул перо в чернильницу и нарисовал маленький знак вопроса, который обвел кругом, потом квадратом.
— Садись. Мы с тобой не договорили вчера, — начал он дружески.
Саша с надеждой посмотрел на Лядащева, сейчас он скажет про крест, но тот стал задавать вопросы, и вопросы эти подняли волну смятения в Сашиной душе.
— Ты навигацкую школу кончил или в отпуску?
— В отпуску, — уверенно соврал Саша, не говорить же — в бегах.
— А когда ты уезжал из Москвы, берейтор этот ваш, Котов, в школе был? Я хочу сказать, он никуда не уехал? — Лядащев спрашивал, неторопливо расчерчивая лист бумаги, не поднимая на Сашу глаза.
— Как раз три последних дня я его не видел. Это было… — Саша назвал дату.
— У вашего Котова брат был. Ты не встречал его в школе?
— Брат? У Котова? Да разве у таких бывают братья? — едко рассмеялся Саша. — Я думаю, у него родителей-то не было, от крапивного семени вывелся в паутине, а вы… брат.
— Скажи, а фамилия… ну, скажем, Черемисинов, тебе ничего не говорит? А Черкасовы? А Черкасский?
«Так вот какой у него был список, — подумал Саша, глядя на исписанный кругами и ромбами лист. — Господи, так ведь это допрос. Самый что ни на есть допрос!» Что-то противно булькнуло у него в животе.
— Если что узнаешь про Котова, будь другом, сообщи мне. Хорошо?
— Очень хорошо, просто замечательно, — с готовностью, но несколько отвлеченно согласился Саша.
— Ты сейчас у Лестока был? — круто переменил Лядащев тему разговора.
— У Лестока…
— Ну и что?
Саша пожал плечами и вынул из кармана кошелек.
— За поездку?
— Угу.
— А зачем ты вообще ездил? И куда?
Саша подробно описал дорогу, охотничий особняк, Бергера, сторожа, драку…
«Куда клонит он? — мучительно размышлял Саша. — Кто ему нужен — я, Котов или он к Алешке на мягких лапах подбирается?
Рисуйте, Василий Федорович, я скорее язык себе откушу, чем сболтну лишнее».
— Понятно. Ты ездил опознать француза де Брильи и опознал. А Бергер зачем ехал?
— Наверное, за Ягужинской, — подумав, сказал Саша. — Она ведь была под следствием. — Отвечая так, Саша был спокоен, Анастасия была уже недосягаема для Тайной канцелярии.
— Скажи, а про некие бумаги… или, скажем, письма… там разговора не было? — Лядащев оторвался от рисунка и внимательно посмотрел на Сашу.
— Нет, Василий Федорович, при мне не было.