Трое (Из огня и крови)
Шрифт:
Все тут было не так.
Но Дикштейна это не волновало.
На такси они добрались до квартирки, где она собиралась остановиться на ночь. Она пригласила его войти – ее друзья, владельцы квартиры, уехали на выходные дни, и они очутились в постели, но только тут начались их проблемы.
Сначала Сузи решила, что его обуревает слишком сильный порыв страсти, когда, еще стоя в маленьком холле, он притянул ее за руки и сильно поцеловал ее, а она простонала «О Господи», переняла его руки и положила их себе на грудь. В голове у нее мелькнула циничная мысль: «Эту картину я уже где-то
Она провела его в маленькую спальню на задах квартиры, выходящую окнами во двор. Сев на край постели, она скинула туфли. Дикштейн стоял в дверном проеме, наблюдая за ней. Она подняла на него глаза и улыбнулась.
– Раздевайся, – сказала она.
Он выключил свет.
Она нырнула под простыню, тронутая и заинтересованная тем, что он хочет заниматься любовью в темноте. Оказавшись рядом, он поцеловал ее на этот раз легко и нежно. Она провела руками по его сухому твердому телу и приоткрыла рот под его поцелуями. После мгновенного замешательства он ответил, и она предположила, что так он не целовался никогда или очень длительное время.
Теперь он нежно касался ее кончиками пальцев, изучая тело, и изумленно выдохнул «Ох!», когда обнаружил ее напрягшиеся соски. В его ласках не было ни следа той умелой опытности, столь знакомой ей по прошлым любовным историям; он был, словно… ну, словно девственница. Эта мысль заставила ее улыбнуться в темноте.
– У тебя прекрасные груди, – прошептал он.
– Они твои, – сказала она, притрагиваясь к ним. Страсть начала оказывать свое действие, и она напряглась, чувствуя шершавость его кожи, волосы на ногах, легкий приятный мужской запах. И внезапно что-то с ним произошло. Не было никаких видимых причин, и на мгновение она было решила, что ей все показалось, потому что он продолжал ласкать ее, но она ощутила, что движения его обрели механический характер, он думает о чем-то другом, и она теряет его.
Она уже была готова заговорить с ним, как он отвел руки и сказал:
– Ничего не получается. Я не могу.
Ее охватила паника, с которой она с трудом справилась. Она испугалась, но не за себя – «В свое время ты навидалась достаточно крепких колов, девочка, чтобы не бояться облома», а за него, и его реакция могла быть признаком отчаяния или стыда и…
Обхватив его обеими руками, она притянула его к себе.
– Что бы ты ни делал, но только, прошу тебя, не уходи.
– Я не могу.
Она захотела зажечь свет, чтобы заглянуть ему в лицо, но ей показалось, что именно сейчас делать этого не стоит. Она прижалась щекой к его груди.
– У тебя где-то есть жена?
– Нет.
Кончиком языка она лизнула его плечо.
– Я просто подумала, что ты испытываешь перед кем-то чувство вины. Может, из-за того, что во мне арабская кровь?
– Я не думал об этом.
– Или из-за того, что я дочка Эйлы Эшфорд? Ты же любил ее, не так ли?
– Откуда ты знаешь?
– Я видела,
– А, ясно… ну, не думаю, что должен испытывать чувство вины из-за этого, но все же… со мной что-то не то, доктор.
– М-м-м… – Он вроде начал выползать из своей скорлупы. Она поцеловала его в грудь. – Не расскажешь ли мне?
– Я бы хотел…
– Когда ты в последний раз занимался сексом?
– В 1944-м.
– Ты шутишь! – воскликнула она, не в силах скрыть удивления.
– Это первая глупость, которую я от тебя услышал.
– Я… прости, ты прав. – Она помедлила. – Но почему?
Он вздохнул.
– Я не могу… я не в состоянии рассказать тебе об этом.
– Но ты должен. – Дотянувшись до настольной лампы, она включила свет. Дикштейн закрыл глаза от яркого сияния. Сузи приподнялась, опираясь на локоть. – И не должно быть никаких тайн. Если ты испуган, или тебе что-то неприятно, ты чем-то обеспокоен, ты можешь и должен обо всем рассказать. До сегодняшнего вечера я никогда и никому не говорила «Я люблю тебя». Нет. Поговори со мной, пожалуйста.
Наступило долгое молчание. Он лежал неподвижно, не подавая признаков жизни и закрыв глаза. Наконец, он начал рассказывать.
– Я так и не узнал, где находился – и до сих пор не знаю. Меня доставили в теплушке, а в то время я не мог отличить одну страну от другой по окружающему пейзажу. Это был специальный лагерь, медицинский исследовательский центр. Его заключенных отобрали из всех других лагерей. Все были молоды и здоровы, и все мы были евреями. У нас все время брали анализы – кровь, мочу; заставляли дуть в трубку, давить мячи, читать буквы на карточках. Порой мы чувствовали себя, словно в больнице. Затем начались эксперименты.
Он остановился, чтобы сглотнуть ком в горле. Ему было все труднее сохранять спокойствие.
– Ты должен рассказать мне, – шепнула Сузи, – все, что с тобой произошло – все до последнего.
Он был бледен и говорил тихо. Глаза его по-прежнему были закрыты.
– Они привели меня в ту лабораторию. Стражники, которые сопровождали меня, подмигивали, подталкивая меня, и говорили, что я glucklich, счастливчик. Я оказался в большой комнате с низким потолком и очень ярко освещенной. Там было шесть или семь человек и стояла кинокамера. В середине комнаты стояла низкая лежанка с матрацем, без простыней. И там лежала женщина. Они приказали, чтобы я овладел ею. Она была голой, и ее била дрожь – тоже заключенная. Она шепнула мне: «Спасите мою жизнь, а я спасу вас». И тогда мы сделали то, что нам приказали. Но это было только началом.
После этого экспериментаторы стали заниматься разными вариантами. Каждый день в течение нескольких месяцев они что-то придумывали. Порой наркотики. Старухи. С мужчинами. Сношение в разных положениях – стоя, сидя, как угодно. Оральный секс, анальный секс, мастурбирование, групповой секс. Если вы выходили из строя, вас забивали насмерть или пристреливали. Вот почему после войны об этих историях никто ничего не знал. Потому что все их участники несли какую-то долю вины.
Сузи настойчивее погладила его. Она знала, сама не зная почему, что делает то, в чем он нуждался, и все правильно.