Трое на трое
Шрифт:
– Он говорил с Кудрной, это начальник отдела кадров… Будто дело с Чижеком обстоит не так уж страшно, почему бы и не оставить его на работе, и будто бы его, то есть пана Покорного, кто-то плохо информировал…
– А Кудрна что?
– А тот сказал, мол, мне-то что, ладно, пускай остается.
– И после этого у Чижека уже не было больше неприятностей?
– Нет, по крайней мере, насколько я знаю.
Показания Марии Новаковой даже не протоколировали. Избавиться от нее удалось, только пообещав в виде компенсации за потерянное время подбросить ее до самого дома. Яролим не преминул распорядиться, чтоб свидетельницу отвезли
Сразу же после этого поступило донесение, что Чижек встретился с Хольцовой в бистро на Карловой площади. Матейка только плечами пожал.
– Слушай, Ломикар, – заговорил Яролим, – твое внимание еще не привлекла фигура Павла Покорного?
– Ну, в Чижеке он определенно как-то заинтересован, а что дальше?
– Спроси лучше, что раньше! – чуть ли не выкрикнул Яролим. – После смерти матери оба брата стали совладельцами коттеджа. По-твоему, могло это понравиться Марте Покорной?
– Безусловно, нет, – вставил Томек.
– Паршивая овца в семье, – продолжал Яролим, – и вдруг его сообщник поступает работать на предприятие, где довольно высокое положение занимает Павел Покорный. Какое, в сущности, алиби у Покорного? Два телефонных разговора, причем один из его кабинета в мансарде, что недоказуемо – с тем же успехом он мог звонить из любого уличного автомата; второй разговор подтвержден только супругой.
– Не стану спорить, – устало произнес Матейка, стараясь скрыть сомнение, не допустил ли он где-нибудь серьезной ошибки. – А что скажете вы, пан доктор? – обратился он к Томеку.
– По поводу звонков Павла Покорного? Он мало что может доказать, но он и не обязан этого делать, в отличие от вас, коллега. Даже то обстоятельство, что он сначала возражал против зачисления Чижека на работу, а потом повернул на сто восемьдесят градусов, тоже ничего не доказывает. Впрочем, вы вообще ничего не докажете. Вам понятно, конечно, что с таким материалом нельзя показываться на люди.
Яролиму, как уже бывало не раз, вдруг страстно захотелось быть детективом из романа, где все, правда, хитроумно запутано и погребено под грудой несущественных подробностей, но вместе с тем единственно логично и незаменимо, как в кроссворде. За время службы в уголовном розыске Яролим уже многое повидал, но ему еще никогда не доводилось сталкиваться с подобной шарадой.
12
За столиком в бистро на Карловой площади сидела молодая парочка, попивая кофе и джус. По виду и поведению – не иначе, как студенты. Он чертил ей в блокноте сложные химические формулы, попутно рассказывая анекдоты о профессорах; она твердила, что все-таки попросит отложить экзамен, не то ей грозит позорный провал. Он сдал этот экзамен еще в прошлом году, однако не слишком доверял собственному педагогическому дарованию, а больше надеялся на помощь какого-то Гонзы, по всей видимости, гения, который все никак не шел. Никто не замечал, что студентка вовсе не слушает своего спутника, зато старательно стенографирует разговор пары более старшего возраста, сидящей за соседним столиком, – стенографирует постольку, поскольку ей удается хоть что-то расслышать в шумном помещении. Магнитофоном пользоваться здесь было нельзя. Время от времени «студент» или «студентка» выходили на улицу глянуть, не идет ли долгожданный «Гонза», не слоняется ли
Старшую пару не занимала химия. Их мысли были заняты деньгами, какими-то деньгами, которые должны были поступить сегодня, но, к неудовольствию женщины, не поступили; да теперь, пожалуй, и вовсе не поступят. «Студентка» записала примерно такой диалог:
ОНА: У них должна быть причина следить за тобой. Ни за что ни про что не полезли бы ко мне в квартиру, не стали бы спрашивать про какую-то вчерашнюю чепуху.
ОН: Так делают со всяким, кто вышел из тюряги.
ОНА: Со мной этого не случалось, а я два раза сидела.
ОН: Не всегда заметишь.
Под этой записью «студентка» провела длинную черту: они сидели в двух шагах от проигрывателя, а кто-то из посетителей не нашел ничего лучшего, как бросить монетку в автомат и выбрать самую громкую пластинку. «Студентка» сдалась, начертила под длинной линией еще четыре и записала нотными значками мелодию. В это время «Студент» читал ей лекцию о роли какой-то кислоты в какой-то реакции.
ОНА: Ты ведь это сам предложил, я и не просила. Нынче ты пустой, так и не тужься любой ценой изобразить кавалера.
ОН: Бывает, что не везет, так ведь это проходит.
ОНА: Да, но мне-то от тебя этого вовсе не нужно.
ОН: А нужен ли я тебе вообще?
ОНА: Скорее всего нет, как я погляжу. Больно много треплешься.
ОН: Я? Ну, это ты брось. О чем?
ОНА: Сам знаешь.
ОН: Врешь ты все.
ОНА: Чего же тогда этот шпик прямиком в чулан полез? Он наверняка шел! Значит, должен был от кого-то знать, что ты там отсиживаешься.
ОН: Случайность.
ОНА: Да, если б он не сказал то, что сказал.
ОН: Да что он там увидел? Ну, кресло.
ОНА: Вот именно.
ОН: И что он сказал?
ОНА: Что это караулка, дурак ты несчастный!
«Студент» разглагольствовал о преподавателе фармацевтики, которого раздражает любое отклонение от консервативного вкуса у студентов, в то время как ни одной студентке еще не повредила в его глазах слишком короткая юбка или чересчур глубокий вырез. К сожалению, этого преподавателя никак не удается приручить, он даже с девушками разговаривает исключительно о химии…
Теперь во все горло запел Карел Готт, и наш «студент» в бессильной ярости стал мечтать о том, как бы обезвредить этот полированный ящик, битком набитый грохотом, которого и так хватает в бистро. Никакого разумного способа он не придумал.