Трое на велосипедах
Шрифт:
Поразмыслив, я пришел к выводу, что он прав: ветер и в самом деле дул с берега.
– Может, к утру он и переменится, - утешил меня капитан Гойлиз.
– В любом случае ветер не сильный, а якорь у нас крепкий.
Капитан водрузил окурок на прежнее место, а я пошел к Этельберте и объяснил ей, почему мы стоим. Восторг Этельберты за то время, что мы пробыли на борту яла, слегка поостыл, и она захотела узнать, что мешает нам выйти в море при ветре с берега.
– Если ветер дует с берега, то он будет гнать яхту в море, - сказала Этельберта.
–
Я стал объяснять:
– Ты ничего не понимаешь, дорогая моя. На первый взгляд, это тот ветер, а на самом деле - не тот. Это, по-нашему, по-морскому, - береговой ветер, а нет ничего опаснее берегового ветра.
Этельберте захотелось узнать, чем опасен береговой ветер.
Ее занудство начинало раздражать, кажется, я даже повысил голос однообразные покачивания яхты, стоящей на приколе, любого доведут до белого каления.
– Объяснять это слишком долго, - ответил я (мне и жизни бы не хватило я и сам ничего не понимал), - но пускаться в плавание, когда дует такой ветер, - верх беспечности, а я слишком тебя люблю, дорогая, чтобы подвергать твою жизнь бессмысленному риску.
По-моему, я довольно ловко вывернулся, но, прекратив допрос, Этельберта заявила, что раз так, то до завтрашнего дня на палубе делать нечего, и мы спустились в каюту.
Я поднялся ни свет ни заря; ветер задул с севера, на что я и обратил внимание капитана Гойлиза.
– Вот-вот, - сокрушенно сказал он.
– В том-то и беда, и ничего тут не поделаешь.
– Так, по-вашему, сегодня нам выйти тоже не удастся?
– взорвался я.
Но он не обиделся, а лишь рассмеялся.
– Ну вы даете, сэр!
– сказал он, - Коли вам надо в Инсвич, то ветерок что надо, но мы же идем к Голландии. Тут уж ничего не попишешь.
Я довел эту скорбную весть до сведения Этельберты, и мы решили провести день на берегу. Нельзя сказать, чтобы в Хардвидже жизнь била ключом, а вечером там просто некуда пойти. Мы перекусили в трактире и вернулись в бухту, где битый час прождали капитана Гойлиза. Наконец он явился. Капитан Гойлиз был очень оживлен (в отличие от нас), и я уж было решил, что он попросту пьян, но он заверил нас, что спиртного на дух не переносит, разве что стаканчик горячего грога на сон грядущий.
За ночь ветер переменился на южный, что вызвало новые опасения капитана Гойлиза: оказывается, мы одинаково рискуем и стоя на якоре, и пытаясь выйти в море остается лишь уповать, что ветер переменится, прежде чем успеет что-нибудь натворить. Этельберта уже невзлюбила яхту; она сказала, что с куда большим удовольствием провела бы неделю в купальной кабинке - ту, по крайней мере, не болтает.
В Хардвидже мы провели весь следующий день и всю следующую ночь и еще один день: ветер не менялся. Ночевали мы в "Голове короля". В пятницу задул восточный ветер. Я пошел в гавань, разыскал капитана Гойлиза и предложил ему, в силу благоприятно сложившихся
– Сразу видно, сэр, что вы в нашем деле не разбираетесь, - сказал он. Как тут поставишь паруса? Ветер дует прямо с моря.
Я спросил:
– Капитан Гойлиз, признайтесь мне откровенно: что за штуку я нанял? Яхту или понтонный домик?
Вопрос его слегка озадачил.
– Это ял.
– Я вот что хочу узнать, - объяснил я.
– Может ли эта лоханка ходить под парусом или она поставлена здесь на вечную стоянку? Если она стоит на мертвом якоре, то так и скажите, зачем же темнить? Мы разведем в ящиках плющ, пустим его вокруг иллюминаторов, на палубе посадим цветы, натянем тент, чтобы было поуютней. Если же, с другой стороны, она способна к перемещению...
– К перемещению!
– взорвался капитан Гойлиз.
– Да дайте мне нужный ветер, и "Гончая"...
Я поинтересовался:
– А какой вам нужен ветер? Капитан Гойлиз почесал в затылке.
– На этой неделе, - продолжал я, - дул норд, зюйд, ост и вест во всех сочетаниях. Если на розе ветров имеется еще какой-нибудь ветер, то не стесняйтесь и скажите мне, я готов подождать. Если же такового нет и наш якорь еще не прирос ко дну, то давайте сегодня же его поднимем и посмотрим, чем это кончится.
Он понял, что на этот раз я от него не отстану.
– Есть, сэр!
– сказал он.
– Дело хозяйское, мне что скажут, то я и делаю. У меня, слава Богу, лишь один несовершеннолетний сын. Надеюсь, ваши наследники уж что-нибудь сделают для бедной вдовы.
Его похоронная торжественность произвела впечатление.
– М-р Гойлиз, - сказал я, - вы можете быть со мной откровенны. Могу ли я надеяться, что наступит такая погода, когда мы сможем выбраться из этой чертовой дыры?
Капитан Гойлиз вновь повеселел.
– Видите ли, сэр, - сказал он, - это берег хитрый! Если нам удастся выйти в море, то все пойдет как по маслу, но отчалить в такой скорлупке, как наша, - это доложу я вам, сэр, работенка не из легких.
Я расстался с капитаном Гойлизом, взяв с него слове не спускать глаз с погоды, как мать со спящего младенца, это сравнение принадлежит лично ему, и меня оно расстрогало. В двенадцать часов я увидел его еще раз - он занимался метеорологическими наблюдениями, выглядывая из окна трактира "Якоря и цепи".
Но в пять вечера того же дня мне нежданно-негаданно улыбнулась удача: на главной улице я встретил двух своих приятелей-яхтсменов; у них полетел руль, и пришлось зайти в Хардвидж. Моя печальная история их не столько огорчила, сколько обрадовала.
Капитан Гойлиз с командой все еще следили за погодой. Я помчался в "Голову короля" за Этельбертой. Вчетвером мы прокрались в гавань, где стояла наша посудина. На борту, кроме юнги, никого не было; мои приятели встали по местам, и в шесть часов вечера мы уже весело мчались вдоль берега.