Трое против колдовского мира
Шрифт:
Каттея пристально наблюдала за тем, как я вытаскиваю мертвое животное на берег. Я спросил ее мысленно:
— Это в какой-то мере уменьшит Силу?
Она тряхнула головой, но в глазах ее была тревога.
— Нам нужна только сила тела, Киллан. Хотя, конечно, ты взвалил на себя эту ношу… И я не могу сказать, чем тебе придется отплатить за это…
Наверное, это отразится на снижении моих способностей, но я решил, что не стоит расстраиваться раньше времени, к тому же это не Эсткарп, и правила, которые существуют в этом колдовском мире, могут сильно отличаться от привычных нам. Мы разожгли костер и поджарили мясо, потом сытно поужинали.
— Приближается ночь, — заметил Кемок. — Лучше подождать следующего дня. Наша сила питается светом. Ночью мы можем вызвать Силу тьмы.
— Напротив, то, что мы задумали, лучше всего начинать с закатом. Если создать посланца в полночь, то он попадет в более раннее время. И не всегда свет и Тьма враждуют,
Обещаний с нашей стороны не требовалось. Я, как и Кемок, боялся сейчас за нашу сестру. Она слишком неопытна для подобного дела. И хотя она так уверена в успехе и в своей силе, она напоминала мне воина, который еще ни разу в жизни не попадал в засаду.
Тучи, нависавшие над нашими головами целый день, расступились, небо прояснилось, закат полыхал вовсю. Мы увидели горы, через которые попали в эту загадочную страну. Взявшись за руки, мы объединили наши мысли. Возникло такое же ощущение, как в тот миг, когда наша мать призвала нас троих к себе в комнату. Тогда мы впервые потеряли самих себя, растворились друг в друге, зная, что нельзя бороться против этой потери. После этого нас качнуло из стороны в сторону… волна… чего? Не знаю, как долго все это длилось, но я вдруг очнулся, рука моя сильно дергалась. Каттея тяжело дышала, вскрикивала, то и дело ее колотила крупная дрожь. Я схватил ее за плечо свободной рукой, стараясь успокоить. Потом я услышал, как застонал Кемок. Он стал помогать мне. Она вскрикнула от боли. Потом стала вырываться так настойчиво, что мы еле сдерживали ее, помня о том, что не должны выпускать друг друга из рук. Я валился с ног от усталости и изнеможения, мне с трудом давалось каждое движение. Глаза Каттеи были закрыты. Я подумал, что она сейчас где угодно, но только не с нами. Тело сестры боролось с ее волей. В свете гаснущего костра лицо ее было не только бледным, но и немного светилось, и мы стали свидетелями всех ее мучений. Наконец она вскрикнула в последний раз и выгнулась всем телом. Мне вдруг почудилось, что из нее вылетело пламя — размером с мою ладонь, оно зависло в воздухе, излучая яркий свет, затем качнулось из стороны в сторону, словно огонь свечи на легком ветерке. Каттея снова вздрогнула и открыла глаза, чтобы посмотреть на то, что явилось на свет. Пламя постепенно стало приобретать форму жезла, освещенного ореолом яркого света, напоминающим крылья. Каттея вздохнула и устало произнесла:
— Это не похоже на…
— Зло? — резко спросил Кемок.
— Нет. Форма не совсем та. Хотя она не имеет особого значения. Теперь…
Она потянулась к крылатому жезлу, как тогда, при разговоре с фланнаном. Мы поддерживали ее под руки, чтобы она не упала. Мысленно мы услышали, что она начала произносить какие-то непонятные слова. Она повторяла древнее заклинание для того, чтобы этот ребенок, или больше, чем ребенок, слушался ее, понял то, что ему нужно сделать. Она раскачивалась из стороны в сторону, произнося старые слова, которые подхватывал ветер. Потом вдруг смолкла и выпрямилась. Последнее слово прозвучало, как выстрел стрелы:
— Лети!
Все исчезло, и мы оказались в темноте. Каттея освободилась от нашей поддержки и прижала к себе руки, словно пытаясь заглушить боль. Я подбросил хворост в огонь. В отблесках пламени костра я вдруг заметил, что лицо ее осунулось, постарело, на нем появилась печать страданий — мне доводилось видеть подобное у раненых воинов. Кемок вскрикнул и прижал ее к себе, по щекам ее струились слезы. Она медленно подняла руку и дотронулась до своего лица.
— Все кончено! Мы хорошо поработали, братья мои! Наше дитя отправилось на поиски времени и места, ничто не может помешать ему, и то, что оно узнает, поможет нам, спасет нас. Я знаю наверняка. А теперь давайте спать…
Каттея уснула, Кемок тоже рухнул на землю без сил. Но, несмотря на то, что я смертельно устал, что-то не давало мне покоя. Страх за Каттею? Нет — она выполнила то, что задумала, выстояла в своей битве. Ожидание немедленного нападения? Вряд ли: мы в безопасном месте, можем спать спокойно. Моя собственная вина? Скорее всего. Но из-за этого не стоит будить остальных. Когда-нибудь я расплачусь за то, что совершил, а сейчас лучше выкинуть это из головы. Я лег на плед, закрыл глаза, и задремал. Неожиданно приподнялся на локте, отогнал от себя сон — я услышал протяжный, очень знакомый звук в ночи. Недалеко заржала лошадь!
ГЛАВА 10
Я услышал стук копыт. И на том берегу реки я вдруг увидел — а может, мне показалось — вспышку молнии, как тогда, в схватке с расти… Я напряг свою волю и стал думать только о лошади. Интересно, что это означает для нас? Во мне росло чувство уверенности — с рассветом отправлюсь на поиски… Такая мысль словно разрешила все мои
Торские скакуны безусловно самые лучшие в Эсткарпе, но в них нет красоты. Их шкура никогда не блестит, сколько ее не холить, да и сами они мелковаты. Но этот… О таком жеребце я мечтал всю свою жизнь! Он приподнял морду от воды — могучий, с изящными ногами и благородной шеей, вороной; его шерсть блестела как начищенное острие меча, грива и хвост струились как волосы у девушки…
И стоило мне увидеть этого красавца, как я понял, что завладею им во что бы то ни стало. Он посмотрел на меня, приподняв голову от воды. Без страха, да, скорее с любопытством. Дитя природы, он наверняка не знал, что такое подчиняться чьей-то воле. Он стоял так какое-то время, изучая меня. Я медленно направился к воде. Он снова начал пить — значит, не боится — зашел в воду, словно ему доставляло удовольствие чувствовать, как вода обтекает его ноги. Я потерял голову, любуясь его красотой, благородством и независимостью. Попытался мысленно связаться с ним, заставить его подождать меня, вслушаться в мои желания. Он поднял голову, фыркнул, сделал несколько шагов из воды, чуть насторожился. Я попытался коснуться смутных воспоминаний о всаднике, которого он нес… Он стоял на берегу и наблюдал за тем, как я зашел в реку, сбросив с себя шлем, кольчугу, и оставив на берегу оружие. Я поплыл к нему — жеребец по-прежнему стоял на месте и от нетерпения бил землю копытом, чуть наклонив голову, так, что его шелковистая грива струилась на легком ветерке, а длинный хвост слегка развевался. Он ждал меня! Я победил — он мой! Глупо было думать, что я утратил свой дар, никогда еще мое общение с животными не было столь близким и успешным. С таким конем весь мир принадлежит только мне! В это раннее утро мы были с ним одни, ничего больше не существовало…
Я выбрался на берег, не обращая внимания на промокшую одежду и прохладный ветер; я видел перед собой только могучее и прекрасное животное, которое ждало меня — только меня! Он склонил свою благородную голову и фыркнул в ладонь, которую я протянул ему. Затем позволил мне положить руки ему на спину. Он принадлежал мне, словно я воспользовался очень древним приемом приманки, когда животному дают овсяное печенье, которое три дня носят под одеждой, а потом смачивают своей слюной. Нас уже никто и ничто не разлучит. Это было так очевидно, что я без колебаний вскочил на него — он не воспротивился. Он пошел рысью, и я восхищался мощью его тела, грациозностью движений. За всю свою жизнь мне ни разу не доводилось сидеть верхом на таком изящном, сильном, гордом скакуне. Я опьянел больше, чем от любого вина. Это… это был король, полубог, явившийся откуда-то из небытия.
Река осталась позади, перед нам расстилался весь мир. Нас было двое, свободных и независимых. Двое? Река позади? Что-то важное оставалось там, но что? Могучий круп подо мной напружинился, мы пошли галопом. Я крепче ухватился за развевающуюся гриву, которая хлестала меня по лицу, и все внутри меня ликовало…
Солнце поднималось над нашими головами, а жеребец скакал все дальше и дальше по долине, казалось, он не знает, что такое усталость. Он мог скакать так часами. Но мое ликование понемногу сменилось тревогой. Река… Я оглянулся через плечо — вон та узкая полоска вдали… Река… а на ней… Что-то щелкнуло в моем мозгу. Каттея! Кемок! Почему, зачем я покинул их? Назад — я должен повернуть назад. Я смогу повернуть жеребца усилием воли, без хлыста и поводьев. Я стал приказывать ему… Не действует. Могучее животное продолжало мчаться все дальше и дальше от реки, в неизвестность. Я попробовал еще раз, более настойчиво, так как чувство беспокойства сменилось страхом. Но он не сбавил скорости, не повернул назад. Тогда я решил приложить все свои силы, как тогда, с торскими скакунами или антилопой, которую умертвил. Я словно шел по насту, под которым бурлила совершенно иная субстанция. И стоит наступить чуть посильней на этот хрупкий слой, как ты провалишься в то, что там, под ним. И в эти секунды я узнал правду. Я сел на то, что внешне являлось жеребцом, но не заглянул внутрь, и в действительности оказалось, что подо мной совершенно другое существо. Я не мог сказать, кто это, но оно было противоположным тому, что я знал или хотел знать. Теперь я понимал, что имею над ним такую же власть, как над рекой, которую мне никогда не повернуть вспять и не заставить течь в обратную сторону. Я не управлял конем, а попался в очередную ловушку, потеряв голову при виде этого животного. Может быть, попробовать спрыгнуть с него на ходу? Но я наверняка разобьюсь насмерть — с такой скоростью он несется в неизвестном направлении. Куда он несет меня и зачем? Я попытался заглянуть в его мысли. Меня завлекают в ловушку, а что потом?