Трое против Зоны

Левицкий Андрей Юрьевич

Никита швырнул гранату. Я побежал вперед, оттолкнулся от накренившегося ската и прыгнул на спину верлиоке, чудом не напоровшись на торчавшие по хребту шипы. Панцирь слегка пружинил. Это точно не хитин!

Верлиока замотала башкой, почувствовав движение, а потом удар по панцирю, но как в замедленной съемке, – толстый слой паутины тормозил ее. Налипшие на шею нити рвались, но их было много, и пока что они держали.

Я выдернул чеку и сунул гранату в открывшуюся щель между щитком и мягкой шеей. Граната намертво влипла в паутину.

– Ложись! –

заорал Никита.

Оттолкнувшись от панциря, я прыгнул с мутанта на землю.

И почувствовал, что подошвы прилипли к спине верлиоки. Схватившись за шипы, я рванулся изо всех сил, помогая себе руками, – и сумел отодрать себя.

Почуявшая жертву верлиока крутанулась, благо ноги у нее оставались свободными. Меня мотнуло в сторону, я оторвался от мутанта – и понял, что падаю. Крысы внизу подняли морды и разинули пасти, готовясь вонзить зубы в меня сразу же, как только я окажусь на земле.

Взрывы грохнули почти одновременно. Меня смело ударной волной, швырнуло на крыс. Те не успели даже пискнуть – я раздавил их. В голове, да нет, во всем теле загудело! Рядом в воздух взлетели ошметки верхней части панциря и башка верлиоки. Ноги затанцевали – и подломились. Мутант рухнул на землю, давя оставшихся крыс.

У дома обрушилась крыша, и из окон прыснули грызуны, которые пытались добраться до нас изнутри. Вместе с крышей рушился Шнобель. Лежа щекой в мох, я наблюдал, как наемник в последний момент спрыгивает на землю и, прихрамывая, бежит ко мне.

Он помог мне подняться, вдвоем мы кинулись к Пригоршне, который уже стоял у неровной дыры в паутине, пробитой взрывом между двумя деревьями. Деревья посекло осколками, кора на них тлела, вокруг валялись оторванные ветви.

– Говноступы! – Никита сунул нам в руки обмотанные паутиной деревяшки. – Надевайте, прикрою!

И он ударил длинной очередью по крысам, которые, сгрудившись в стаю, помчались за нами, с черными, тускло поблескивавшими пустыми глазами.

Мы вылезли из кокона на берег. Тут, за грядой камыша, нам по колено, начиналась топь. Тонкий слой сплавины колыхался. Шнобель стал быстро приклеивать к ботинкам округлые деревяшки, кое-как обтесанные ножом. Я срезал двумя короткими очередями высунувшегося из-за кокона паукана и тоже приладил себе на ноги слепленные паутиной обломки досок. После чего повернулся к Пригоршне:

– Теперь ты!

Пригнувшись, он рыбкой нырнул в отверстие, а я стал отстреливать крыс одиночными: патроны заканчивались.

Никита быстро нацепил говноступы.

– Давай, Химик!

Я развернулся, и мы побежали.

Деревяшки ерзали на подошвах, было очень неудобно, мы переваливались, раскачивались на колыхавшемся слое мха и травы – но не проваливались.

Повылезавшие из-под земли пауки не рискнули преследовать нас – а крысы толпой ринулись по сплавине. Так как они были небольшие и легкие, то сплавина хоть и прогибалась, но держала их.

Шнобель хромал, он был с рюкзаком и бежал

медленнее всех. На плечах у Пригоршни висел мой вещмешок – его рюкзак остался на чердаке. Я несколько раз оборачивался, придерживая крыс одиночными выстрелами, – но они все равно нагоняли. Потом кончились патроны.

Мы остановились, тяжело дыша. Бежать получалось медленно, приходилось высоко поднимать отяжелевшие ноги. Развернувшись, мы приготовились встретить крыс лицом к лицу. Никита поднял калаш, Шнобель вытащил нож, я перехватил автомат как дубинку, уже в который раз за день.

Вдруг крысы побежали медленнее, глаза их изменились, стали осмысленнее. Как будто державшая их воля ослабела.

Наверное, так и случилось. Поведение крыс изменилось. Видимо, они пришли в себя и обнаружили, что находятся посреди болота, в середине топи, и от илистой жижи их отделяет всего лишь тонкий слой влажного мха.

Крысы запаниковали. Ровный бег их нарушился, зверьки поскакали зигзагом, затем остановились – и стали метаться туда-сюда, принюхиваясь и быстро-быстро шевеля усами, тихо, тоскливо попискивая.

Затем они разом развернулись и помчались прочь, волоча голые хвосты, оставляя во мху узкие дорожки. Их больше никто не контролировал, и они бежали к твердой земле, спасая свои маленькие жизни. Мы их больше не интересовали.

Глава 8

Предательство

Мы сидели в клубе старого пионерлагеря, промокшие, продрогшие. Костер развели прямо в помещении – в металлическом поддоне, найденном на кухне. Еще мы там нашли мятую алюминиевую кастрюлю и теперь грели в ней воду. Чая не было. Из еды – два брикета натовского сухпайка из моего вещмешка, оставшиеся от Федора. Рюкзак Пригоршни сгинул, а Шнобель не нес продуктов, только артефакты и боезапас.

Помещение было небольшое, да и весь лагерь мелкий – два десятка домиков, разбросанные среди деревьев на берегу речки. Целым остался только клуб, поэтому мы и разместились в нем. Одежда наша сушилась возле костра, а мы, завернувшись в полусырые одеяла, сидели на каких-то пуфиках, которые попахивали плесенью. Штаны с куртками исходили паром – мы все-таки окунулись в холодную воду, убегая из болота. В темном окне отражались языки пламени и наши всклокоченные головы.

Протягивая к огню красные от холода руки, Шнобель сказал:

– Хотел бы я знать, что это такое с нами случилось. Больше всего оно смахивало на охоту загоном. Крысы эти, пауки… А верлиока, гнида?! Кстати, вы глаза их видели, этих крыс? А как они потом бросили нас и ушли? Гнали-гнали – и вот… Как будто их кто-то вел до того момента, а потом раз – контроль ослаб. И крысы слиняли. Они ж воду не переносят. У кого какие соображения? Пауканы нас реально заперли там! Кто может управлять пауками и крысами? И главное – зачем? При чем тут мы?

Пригоршня бросил на меня вопросительный взгляд, словно испрашивая разрешения.