Трое суток норд-оста
Шрифт:
— Бра-атик! — жалобно позвала Вера.
Из черной дверной щели тянуло прогорклым табачным дымом, чем-то кислым.
— Можно, мы оборвем цепочку? — спросил Демин. И, не дожидаясь ответа, нажал плечом. Цепочка лязгнула железными челюстями и не поддалась.
Головкин разбежался от стены и ударил, как тараном. В прихожей что-то хрюкнуло по-поросячьи, хлестнуло по стене. Он вбежал в комнату, включил свет и увидел на белой постели черную изломанную фигуру незнакомого человека.
В дверях испуганно вскрикнула Вера:
— Кто
Она пошла вокруг стола, ни к чему не притрагиваясь, с ужасом рассматривая грязные тарелки и пустые водочные бутылки.
— По-моему, это матрос с «Тритона». Там трое не явились к отходу, сказал Головкин, близко рассматривая спящего. Он принялся выворачивать у него карманы. На белое покрывало посыпались драхмы, лиры, наши червонцы. Пьяный в стельку.
— У него должен быть пропуск.
— Нет пропуска.
Демин почувствовал знакомое напряжение, какое всегда приходило к нему в тревожные минуты.
— Поищите хорошенько.
Дверь хлопнула, и на пороге появился шофер «газика».
— Вот, цветы, — сказал он, протягивая гвоздики, повисшие на сломанных длинных стебельках. — Нашел на лестнице.
Вера взяла их, расправила на ладони и заплакала.
— Он… приходил…
— Надо осмотреть лестницу, подъезд и вокруг…
Демин шагнул на темную лестничную площадку, оставив дверь открытой. Вера стояла у стены, сердце ее ныло ожиданием чего-то неведомого и страшного. И вздрогнула, услышав взволнованные голоса на лестнице и громкий голос этого вроде бы такого невозмутимого полковника.
— Машину скорее! Быстро в госпиталь!..
Сбежав по лестнице, она увидела на полу возле ларя белое в свете фонарика лицо прапорщика Соловьева, пестрое от темных пятен застывшей крови. И засуетилась, расстегивая шинель, отталкивая руки Демина, пытавшегося помочь ей. Припала к холодной груди, но ничего не услышала, кроме своего дыхания. И заплакала навзрыд, по-бабьи.
— Пусти-ка. — Демин наклонился, послушал. — Живой. Давайте вынесем на воздух.
И удивился, как легко эта маленькая и вроде бы совсем слабая девушка подняла тяжелое тело.
Вера первая влезла в машину, приняла Соловьева и замерла, положив его голову себе на колени.
— Оставайтесь дома.
— Нет, нет! — Она замотала головой так решительно, что Демин не стал повторять предложение. Отошел, почувствовал вдруг, как что-то болезненно-печальное обожгло сердце.
Он подождал, пока машина выехала из-под арки, и повернулся к Головкину.
— Надо найти пропуск.
— Нету, товарищ полковник. Все обыскал.
— Если нету, вы понимаете?
Головкин не успел ничего ответить. Под аркой послышался шум машины, и во двор лихо въехала милицейская «Волга». Из нее вышли милиционер и двое в штатском.
— Вот это встреча! — воскликнул один из них, и Демин узнал голос своего давнего знакомого, подполковника Сорокина. — Мы за Братиком, а тут почти что
— Слушай, — перебил его Демин, — давай твою машину, срочно нужно. Головкин тебе все расскажет…
Пока мчались по набережной, полковник все ловил взглядом промежутки между домами, пытался разобраться в мелькании портовых огней. На открытых местах машина шла юзом: водяная пыль, перехлестывая через парапет, леденела на асфальте.
С трудом открыв дверь КПП, он неловко перехватил ручку и не удержал, выпустил. Дверь больно ударила в спину.
— Где "Тритон"? — спросил Демин у выбежавшего навстречу дежурного.
— Ушел. Все в порядке.
— В порядке? Трое не явились к отходу.
— Так точно. Все оформлено, как полагается.
— …И у одного из них выкрали документы.
— Все три паспорта у нас, товарищ полковник.
— А если был четвертый?..
Он решительно шагнул в дежурную комнату, остановился у макета порта.
— Где теперь «Тритон»?
— Прошел вот эти посты, — показал дежурный.
До конца косы оставалось меньше мили. А там — буй, поворот и море на все четыре стороны, нейтральные воды.
— Звоните в Инфлот. Срочное радио на судно. Приказ — лечь в дрейф.
Он снял другую трубку, связался с командиром морской пограничной части.
— Выход? — переспросили его. — В норд-ост?
— Да, в норд-ост!..
Потянулись томительные минуты ожидания. Демину показалось, что прошло не меньше получаса, прежде чем на столе затрещал телефон. Звонили из Инфлота.
— Радио на «Тритон» дали? Остановили судно? — торопливо спросил он.
— Не успели, — ответил спокойный голос.
— Что значит не успели?
Сердце упало. Догонять и останавливать иностранное судно в нейтральных водах — совсем не одно и то же, что возле берега, где распоряжения властей — закон.
— То и значит. Сам остановился. На мели сидит.
— На мели?
В трубке коротко засмеялись.
— На косу их выбросило. Помощи просят. Греки же…
Он облегченно опустился на стул, снял фуражку, положил ее прямо на модельки судов, прижатых к полоскам причалов, и, подняв голову, увидел настороженно застывшего в дверях замполита.
— Хорошо, что вы тут. Грека к косе прибило. Сейчас туда пойдут спасатели. Займись, комиссар.
И устало поднялся, тяжело переступая, прошел мимо часового у дверей КПП, остановился на высоком крыльце. На горной хребтине висела прозрачная в рассвете облачная борода, таяла. Мороз сковывал взрытую землю под тополями. Ветер выл в проводах, сухо стучал оледенелыми ветками. Но был он уже не такой осатанело-порывистый, как вчера вечером. Это могло означать только одно: норд-ост умирал, как по расписанию, «отработав» свое минимальное время — трое суток. А без норд-оста любой мороз не трагедия. Набережные, причалы, корабли в порту не превратятся в айсберги.