Трое уцелевших. Наковальня времени. Открыть небо
Шрифт:
— А лягушки имеют колючки и рога, — добавил Мартелл. — Почему эта планета такая негостеприимная и кровожадная?
Мандштейн улыбнулся:
— Спросите об этом у Дарвина, друг мой. Так уж все здесь развилось.
Вы уже познакомились с нашими лягушками? Очень опасные маленькие бестии. И колесо вы тоже видели… Очень интересны рыбы, хищная флора. К счастью, нет ни насекомых, ни многоножек. Только в море водится что-то вроде скорпиона длиной до двух метров. Но в море никто не купается.
— Понятно, — пробормотал Мартелл и
— Значит, решили присоединиться к нам? — неожиданно спросил Мандштейн.
— Да.
— А почему, Мартелл? Хотите втесаться в наши ряды? Заняться шпионажем?
Кровь бросилась в лицо Мартеллу, и он был рад, что в темноте не было видно его лица.
— Я ошибаюсь? Но разве может быть другая причина? Со времени нашего знакомства вы вели себя очень высокомерно.
— Вам это просто показалось. Мою часовню закрыли, я видел, как юноша, доверившийся мне, погиб от рук полиции. А я совсем не хочу и в будущем быть свидетелем подобных смертей.
— Значит, вы признаете, что повинны в его смерти?
— Я признаю только то, что позволил ему поставить свою жизнь на карту.
— Мы предупреждали вас.
— Да, но я не знал, как жестоки эти люди. Теперь я познакомился с ними поближе. И я не могу быть один. Допустите меня к работе, Мандштейн.
— Ваши намерения слишком прозрачны, Мартелл. Вы приехали сюда исполненный идеализма и желания принять мучения за свои идеи. Но слишком быстро сдались. Я просто уверен, что вы хотите шпионить в нашей организации. Обращение никогда не было легкой задачей, и вы это отлично знаете. К тому же вы не похожи на человека, который легко меняет убеждения, поэтому я не доверяю вам.
— Просветите меня.
— Я? Я не телепат. Зато обладаю трезвым умом и немного разбираюсь в шпионаже. Поэтому я говорю вам без обиняков: вы приехали сюда шпионить.
Мартелл глядел в ночь:
— Значит, вы отказываете?
— Вы можете найти здесь убежище на ночь. Но завтра вам придется уйти.
Мне очень жаль, Мартелл, но ничего другого я не могу сделать.
Мартелл понял, что не в силах изменить решение лазариста. Тем не менее он не удивился, и не огорчился. Переход к еретикам был не очень-то ловким и продуманным ходом, и он еще до разговора предчувствовал отказ.
Месяцев через шесть-семь, ответ, возможно, был бы иным.
Он оставался в стороне, пока небольшая группа миссионеров совершала вечернюю молитву. Здесь были три измененных землянина и семь венериан.
После обряда Мартелл принял участие в их скромной трапезе, состоявшей из какого-то незнакомого по вкусу мяса и кислого вина. Он сидел в компании с тремя лазаристами, которых, казалось, не смущало присутствие Мартелла. У одного из них, по имени Брадлауг, были на удивление длинные
— Вы не родственник знаменитого Лазаруса? — спросил он.
— Я его племянник, но никогда не видел своего знаменитого дядюшку.
— Кажется, его никто и никогда не видел, — сказал Мартелл. — И мне иногда приходит в голову, что он не реально существующий человек, а миф.
Лица всех сидящих за столом мгновенно помрачнели. Только Мандштейн невозмутимо заметил:
— А я встречал людей, которые его знали. Говорят, он производил сильное впечатление. Ученый, большой ученый, и при том очень скромный человек. Он никогда не повышал голоса, но пользовался огромным авторитетом.
— Как и Форст, — вставил Мартелл.
— Да, пожалуй, — согласился Мандштейн. — Они оба наши руководители и пример для нас. — Он поднялся. — Спокойной ночи, братья!
Мартелл остался за столом с Брадлаугом и Лазарусом. После ухода Мандштейна воцарилась гнетущая тишина. Наконец Брадлауг поднялся и сказал:
— Я провожу вас, брат.
Комнатка была очень маленькая. В ней стояла раскладушка, стены украшали религиозные атрибуты. Большего и нельзя было ожидать от станции миссионеров. Как бы то ни было, спать здесь можно, решил Мартелл. Он помолился и закрыл глаза. Через некоторое время его одолел сон. Тонкая корочка забвения затянула черные воды неизвестности. Но вскоре эта корочка дала трещину: он услышал хриплый смех, что-то ударило в стену часовни, а когда Мартелл проснулся окончательно, то услышал рычание:
— Отдайте нам форстера!
Он сел на раскладушке. Кто-то зашевелился в соседней комнате и вошел к нему. Это был Мандштейн.
— Они целый вечер пили и веселились, а теперь пожаловали сюда, чтобы доставить нам неприятности.
— Отдайте нам форстера! — снова прокричали из темноты.
Мартелл выглянул из окна. Сначала он ничего не увидел и лишь потом в слабом свете фонаря, висевшего над входом, различил семь огромных фигур.
Они, шатаясь, бродили по двору.
— Аристократы! Из высшей касты! — хмуро сказал Мандштейн. — Один из наших эсперов предупредил об этом визите час назад. Рано или поздно, это должно было случиться. Я спущусь вниз и успокою их.
— Но вас могут убить!
— Не я им нужен, — бросил Мандштейн и ушел.
Мартелл смотрел, как он выходит из дома. По сравнению с пьяными венерианами он казался карликом. Мандштейна тут же взяли в кольцо, и Мартелл устрашился расправы. Однако венериан медлили, а поза Мандштейна выражала бесстрашие. Из своей кельи Мартелл не мог слышать, о чем они говорили, по всей вероятности, миссионер уговаривал их уйти. Все семеро были вооружены, а двое или трое так пьяны, что едва держались на ногах.