Трое в лодке, не считая Седьмых
Шрифт:
Глава 5
Туман над великой рекой Итиль истаял. Не знающий поражений полководец, несколько скособочась (последствия давнего ранения в позвоночник), сидел в высоком седле и одним глазом следил за ходом переправы. Другого у него не было – вытек лет двадцать назад от сабельного удара. Правая рука полководца с перерубленным еще в юности сухожилием была скрючена и не разгибалась.
Прибежал толмач и доложил, что захватили какую-то странную ладью с какими-то странными гребцами. Привести? Не знающий поражений полководец
Пленников заставили проползти до полководца на коленях. Руки у членов экипажа были связаны за спиной сыромятными ремнями, а рты заткнуты их же собственными головными уборами.
Полководец шевельнул обрубком мизинца, и толмач, поколебавшись, с кого начать, выдернул кляп изо рта Намазова.
– Мин татарча! Мин татарча! – отчаянно закричал врио завРИО, резко подаваясь головой к копытам отпрянувшего иноходца.
Татары удивленно уставились на пленника, потом – вопросительно – на предводителя.
– Помощником толмача, – определил тот, презрительно скривив рваную сызмальства пасть.
Дрожащего Намазова развязали, подняли на ноги и в знак милости набросили ему на плечи совсем худой халатишко.
Затем решили выслушать Чертослепова.
– Граждане каскадеры! – в бешенстве завопил замдиректора, безуспешно пытаясь подняться с колен. – Имейте в виду, даром вам это не пройдет! Вы все на этом погорите!
Озадаченный толмач снова заправил кляп в рот Чертослепова и почесал в затылке. Услышанное сильно напоминало непереводимую игру слов. Он все-таки попробовал перевести и, видимо, сделал это не лучшим образом, ибо единственный глаз полководца свирепо вытаращился, а сабельный шрам поперек лица налился кровью.
– Кто? Я погорю? – прохрипел полководец, оскалив обломки зубов, оставшиеся после прямого попадания из пращи. – Это вы у меня в два счета погорите, морды славянские!
Воины спешились и побежали за хворостом. Лодку бросили в хворост, пленников – в лодку. Галопом прискакал татарин с факелом, и костер задымил. Однако дрова были сырые, разгорались плохо.
– Выньте у них кляпы, и пусть раздувают огонь сами! – приказал полководец.
Но садистское это распоряжение так и не было выполнено, потому что со дна гребного устройства поднялся вдруг представительный хмурый мужчина в бежевом плаще. Татары, издав вопль изумления и ужаса, попятились. Перед тем, как бросить лодку в хворост, они обшарили ее тщательнейшим образом. Спрятаться там было негде.
– Я, собственно… – ни на кого не глядя, недовольно проговорил мужчина, – оказался здесь по чистой случайности… Прилег, знаете, вздремнуть под скамьей, ну и не заметил, как лодка отчалила…
Он перенес ногу через борт, и татары, суеверно перешептываясь, расступились. Отойдя подальше, капитан Седьмых (ибо это был он) оглянулся и, отыскав в толпе Намазова, уже успевшего нахлобучить рваную татарскую шапчонку, неодобрительно покачал головой.
Часть 2.
Бысть
Глава 1
Нагрянул декабрь. Батый осадил Рязань. Помилованных до особого распоряжения пленников возили за войском на большом сером верблюде в четырех связанных попарно корзинах. Подобно большинству изувеченных жизнью людей не знающий поражений полководец любил всевозможные отклонения от нормы.
Над татарским лагерем пушил декабрьский снежок. Замдиректора Чертослепов – обросший, оборванный – сидел на корточках и отогревал связанными руками посиневшую лысину.
– Хорошо хоть руки спереди связывать стали, – без радости заметил он.
Ему не ответили. Было очень холодно.
– Смотрите, Намазов идет, – сказал Шерхебель и, вынув что-то из-за пазухи, сунул в снег.
Судя по всему, помощник толмача вышел на прогулку. На нем уже был крепкий, хотя и залатанный местами полосатый халат, под растоптанными, но вполне справными сапогами весело поскрипывал снежок.
– Товарищ Намазов! – вполголоса окликнул замдиректора. – Будьте добры, подойдите на минутку!
Помощник толмача опасливо покосился на узников и, сердито пробормотав: «Моя твоя не понимай…», – поспешил повернуться к ним спиной.
– Мерзавец! – процедил Альбастров.
С ним согласились.
– Честно вам скажу, – уныло проговорил Чертослепов, – никогда мне не нравился этот Намазов. Правду говорят: яблочко от яблони…
– А что это вы всех под одну гребенку? – ощетинился вдруг электрик.
Чертослепов с Шерхебелем удивленно взглянули на Альбастрова, и наконец-то бросилась им в глаза черная клочковатая бородка, а заодно и висячие усики, и легкая, едва намеченная скуластость.
Первым опомнился Шерхебель.
– Мать? – понимающе спросил он.
– Бабка, – буркнул Альбастров.
– Господи Иисусе Христе!.. – не то вздохнул, не то простонал Чертослепов.
Положение его было ужасно. Один из членов вверенного ему экипажа оказался ренегатом, другой…
– Товарищи! – в отчаянии сказал Чертослепов. – Мы допустили серьезную ошибку. Нам необходимо было сразу осудить поведение Намазова. Но еще не поздно, товарищи. Я предлагаю провести такой, знаете, негромкий митинг и открытым голосованием выразить свое возмущение. Что же касается товарища Альбастрова, скрывшего важные анкетные данные…
– Ну ты козёл!.. – изумился электрик, и тут – совершенно некстати – мимо узников проехал не знающий поражений полководец.
– Эй ты! – заорал Альбастров, приподнявшись, насколько позволяли сыромятные путы. – В гробу я тебя видал вместе с твоим Чингисханом!
Полководец остановился и приказал толмачу перевести.
– Вы – идиот! – взвыл Чертослепов, безуспешно пытаясь схватиться за голову. – Я же сказал: негромкий! Негромкий митинг!..
А толмач уже вовсю переводил.
– Товарищ Субудай! – взмолился замдиректора. – Да не обращайте вы внимания! Мало ли кто какую глупость не подумав ляпнет!..