Трое в лодке, не считая собаки
Шрифт:
Наше отбытие из Марло я считаю одним из наших величайших триумфов. Не будучи демонстративным, оно в то же время было исполнено величия и достоинства. В каждой лавке мы требовали, чтобы покупки не задерживались, но отправлялись с нами немедленно Никаких этих ваших «Да, сэр, отправлю все сию же минуту; мальчик будет там раньше чем вы, сэр!». Сиди потом дурак дураком на пристани, возвращайся в каждую лавку по два раза и скандаль там с лавочниками. Нет уж, мы дожидались, пока корзину упакуют, и забирали мальчиков вместе с собой.
Мы обошли великое множество лавок, проводя в жизнь этот принцип в каждой; в результате чего к концу нашей экспедиции мы стали обладателями такой внушительной коллекции мальчиков с корзинами, которой вообще только пожелает душа, и наше
Порядок процессии был таков:
1. Монморанси, с тростью в зубах.
2. Две дворняги подозрительного вида, приятели Монморанси.
3. Джордж, с трубкой в зубах, под грузом пальто и пледов.
4. Гаррис, пытающийся придать своей походке непринужденное изящество, имея в одной руке пузатый саквояж, в другой — бутылку лимонного сока.
5. Мальчик от зеленщика и мальчик от булочника, с корзинами.
6. Рассыльный из гостиницы, с пакетом.
7. Мальчик от кондитера, с корзиной.
8. Мальчик от бакалейщика, с корзиной.
9. Лохматый пес.
10. Мальчик из сырной, с корзиной.
11. Какой-то старик с мешком.
12. Приятель старика с руками в карманах и глиняной трубкой в зубах.
13. Мальчик от фруктовщика, с корзиной.
14. Я сам, с тремя шляпами, парой ботинок в руках и таким видом, будто сие ко мне не относится.
15. Шесть мальчиков и четыре бродячие собаки.
Когда мы спустились к пристани, лодочник спросил:
— Разрешите узнать, сэр, что вы арендовали: паровой баркас или понтон?
Услыхав, что всего лишь четырехвесельный ялик, он был несколько удивлен.
Уйму хлопот доставили нам в это утро паровые баркасы. Дело было как раз за неделю до Хенли [49] , и они тащились вверх в великих количествах. Некоторые шли в одиночку, некоторые вели на буксире понтонные домики. Паровые баркасы я просто ненавижу. Я думаю, их ненавидит всякий, кому приходилось грести. Стоит мне только увидеть паровой баркас, как мною овладевает желание заманить его в какой-нибудь укромный речной уголок и там, в тишине и спокойствии, удавить.
49
Дело было как раз за неделю до Хенли… — Королевская Регата Хенли, ежегодная гоночная регата на Темзе у г. Хенли-он-Темз. Проводится с 1839 г.; длится пять дней, со среды до воскресенья, первую неделю июля; длина дистанции 1 миля 550 ярдов (2112 м.); главный приз — Grand Challenge Cup, для гоночных восьмерок у мужчин.
Развязному самодовольству паровых баркасов удается разбудить в моей душе всякий дурной инстинкт, и тогда я жажду старых добрых времен, когда довести до сведения людей свое о них мнение можно было с помощью топора, лука и стрел. Уже само выражение лица того субъекта, который засунув руки в карманы стоит на корме и курит сигару, может послужить достаточным оправданием нарушения общественного порядка. А барски-высокомерный гудок, означающий «Прочь с дороги!», я уверен, гарантирует, что любой суд присяжных, набранный из речных жителей, вынесет вердикт «Убийство без превышения пределов необходимой обороны».
Чтобы заставить нас убраться с дороги, им приходилось свистеть до потери сознания. Не опасайся я прослыть хвастуном, я бы честно сообщил, что за эту неделю одна наша единственная лодчонка доставила паровым баркасам, которые нам попались, беды, пакостей и опозданий больше всех остальных судов на реке, взятых вместе.
— Паровой баркас! — кричит кто-нибудь из нас, едва только враг покажется вдалеке, и в мгновение ока все уже подготовлено к встрече. Я хватаю рулевые шнуры, Гаррис и Джордж садятся рядом; мы поворачиваемся спиной к баркасу, и лодка тихонько дрейфует прямо на середину реки.
Баркас, свистя, надвигается; мы дрейфуем себе и дрейфуем. Ярдах в
Наконец паровой баркас испускает последний вопль, от которого у него чуть не лопается котел, и дает задний ход, и спускает пары, идет в разворот и садится на мель. Вся палуба целиком бросается на нос и начинает на нас орать; публика на берегу визжит; все проходящие лодки останавливаются и принимают участие в происходящем; и так до тех пор, пока вся река на несколько миль вверх и вниз не приходит в бешеное возбуждение. Тогда Гаррис обрывает свой рассказ на самом интересном месте, оглядывается, с легким удивлением, и обращается к Джорджу:
— Господи боже, Джордж! Уж не паровой ли это баркас?
А Джордж отвечает:
— Эге! То-то я вроде как слышал какой-то шум!
После этого мы начинаем нервничать, теряемся и не можем сообразить как отвести лодку в сторону; народ на баркасе сбивается толпой и начинает нас поучать:
— Правой, правой греби! Тебе говорят, идиот! Табань левой! Да не ты, а тот что рядом! Оставь руль в покое, слышишь? Теперь оба разом! Да не так! Нет, что за…
Затем они спускают шлюпку и идут к нам на помощь, и после пятнадцатиминутной возни все-таки расчищают себе от нас дорогу, так что баркас теперь может пройти; мы горячо благодарим их и просим взять на буксир. Но они никогда не соглашаются.
Еще один хороший способ, который мы обнаружили чтобы довести этих аристократов до белого каления, заключается в следующем. Мы делаем вид, что принимаем их за участников ежегодной корпоративной попойки и спрашиваем, кто их хозяева — «Кьюбиты», или же они из общества трезвости «Бермондси» [50] , и еще не могли бы они одолжить нам кастрюлю.
Престарелых леди, непривычных к катанию в лодке, паровые баркасы приводят в чрезвычайно нервное состояние. Помню, как-то раз шли мы от Стэйнза в Виндзор — участок реки прямо кишащий этими механическими чудовищами — в компании с тремя леди упомянутого образца. Это было очень волнующе. Едва только завидев какой бы то ни было паровой баркас, они начинали требовать чтобы мы пристали, высадились на берег и ждали пока он не скроется с виду. Они твердили что им очень жаль, но долг перед ближними не допускает ненужного риска.
50
…кто их хозяева — «Кьюбиты», или же они из общества трезвости «Бермондси»… — Бермондси, район в восточном, «рабочем» Лондоне. В конце XIX — начале XX в. английское общество было озабочено ростом алкоголизма, и во многих районах создавались общества трезвости. «Кьюбиты», какая-то фирма или контора.
Возле Хэмблдонского шлюза мы обнаружили, что у нас кончается питьевая вода. Мы взяли кувшин и поднялись к домику сторожа.
Нашим делегатом был Джордж. Он изобразил обворожительную улыбку и сказал:
— Не будете ли вы так добры дать нам немного воды?
— Да ради бога, — ответил старик. — Берите сколько влезет, и еще останется.
— Бесконечно признателен, — пробормотал Джордж, озираясь вокруг. — Только… Только где она тут у вас?
— Всегда в одном и том же месте, приятель, — был бесстрастный ответ. — Как раз у тебя за спиной.
— Не вижу, — сказал Джордж, оборачиваясь.
— Где у тебя глаза, черт возьми, — отозвался старик, поворачивая Джорджа и широким жестом указывая на реку. — Вон сколько воды-то, не видит!
— О! — воскликнул Джордж, начиная что-то соображать. — Но не можем же мы пить реку?!
— А вы по глоточку. Я пятнадцать лет уже пью.
Джордж возразил сторожу, что его внешность, даже после курса такой терапии, вряд ли послужит хорошей рекламой брэнду, и что он, Джордж, предпочитает колодезную.