Трое в новых костюмах
Шрифт:
— Что ты, мама, все замечательно! — заверил ее Алан и поглядел вокруг радостным взглядом. Они все еще стояли в длинном холле, дневной свет под низким потолком загустел почти до сумерек, только алели цветы в вазах, отсвечивала бронза и зеркально блестело полированное дерево. Все — такое знакомое Алану с детства и в то же время удивительное для сержанта Стрита, вернувшегося на последнюю побывку с войны.
— Парадной гостиной мы по-прежнему не пользуемся, — сказала мать. — К чаю накроют в старой детской. И очень скоро. Диана,
На лестничной площадке из-за старого резного дубового гардероба (все так же похожего на испанский галеон времен Великой Армады) вдруг, точно тролль в юбке, выступила миссис Хейк. Как непривычно было возвышаться над нею, сверху вниз заглядывая в старушечье морщинистое лицо. Да ведь ей лет семьдесят, если не больше! Побегала вокруг них на своем веку.
— Ну-ну, вот денек, за который я могу возблагодарить Господа! — произнесла миссис Хейк, обитательница уютной, средневековой вселенной. — Больше на войну не поедете, мистер Алан?
— Больше постараюсь ни ногой.
Какая она старенькая, усохшая, ей бы давно на покой пора. Хотя она, наверно, просто помрет, если расстанется с их семьей, после того как прожила при них всю жизнь. Надо поговорить с Дианой, она это понимает.
Миссис Хейк тоже захотела проводить Алана в его комнату и вообще приняла его, как школяра, приехавшего домой на каникулы.
— Все ваши сокровища на месте, мистер Алан, — гордо объявила она. — И пожалуйста, больше не разбрасывайте их, как бывало, по всей комнате, ведь я теперь обхожусь, почитай, совсем без подмоги, не то что прежде. Спросите хоть у мисс Дианы. А где ваши армейские пожитки?
— В казарме оставил.
— Оно и к лучшему. Как вспомню эти сапожищи, от них всегда грохот и пыль столбом. Ну, да вы небось хотите как всегда посекретничать вдвоем, — заключила она и вышла из комнаты.
Алан сел на кровать, а Диана устроилась в низком плетеном креслице, так они, бывало, располагались всякий раз, когда Алан приезжал домой. Он разжег трубку, выпустил в сторону сестры струю дыма и выжидательно посмотрел на нее сквозь дымовую завесу. Пока они молчали, время успело отбежать для них назад и все стало так, как было когда-то. Но вот Диана сжала губы, — казалось, она болезненным усилием заставила себя вернуться в настоящее, — и вздернула тонкие темные брови.
— Да, относительно ванной комнаты, — объявила она ему, словно гостю. — У нас на троих будет «Старое Чудище», на дядю Роднея, тебя и меня. Мама, разумеется, пользуется своей. А новую присвоил себе Джералд с семейством. Энн не вылезает из ванной все утро, а весь вечер купает детей. Просто возмутительно.
— Бог с ней, с Энн. И потом, я же всю жизнь пользовался «Старым Чудищем».
Так называлась у них древняя просторная ванная комната, где трубы старчески сипели, а высокая большая ванна походила на гроб исполина, пока наполнится — зуб на зуб не попадает.
— Да, но ты забываешь дядю
— А где он, кстати?
— У себя в комнате, заводит граммофон, — ответила Диана без тени улыбки.
— Так он, значит, теперь занимается граммофоном?
— Да, новое увлечение. Прочел где-то, что какие-то музыкальные композиции — это, в сущности, плач по гибнущей цивилизации, — Эрнст Ньюмен, что ли, это сказал, — и теперь крутит их с утра до вечера. Нет, правда-правда!
Алан рассмеялся.
— Да ладно, Ди! Ну что тут такого? Смех один. Добрый старый Родней…
Но Диана покачала головой.
— Вот поживешь тут неделю-другую, сам увидишь, какой это смех, — раздраженно сказала она. — У меня дядя Родней вот где сидит! И мама тоже.
Но Алан уклонился от такого разговора. Еще не время. Он осмотрелся вокруг себя и заметил на стене две большие групповые фотографии.
— Наша школьная крикетная команда, — сказал он, больше самому себе, чем Диане. — Странно, я ведь никогда особенно не рвался в школьную сборную.
И не нужна мне была эта фотография, я вовсе не из тех, кто стал бы сознательно прикалывать такие групповые портреты к себе на стенку. И однако же, вот поди ж ты. Висят! Похоже, Ди, что мы живем большую часть жизни автоматически, машинально, вроде роботов. Тебе не кажется?
Она немного подумала, прежде чем ответить.
— Пожалуй. Мужчины в большей мере, чем женщины. Например, Джералд.
— Почему же? А Энн?
— Нет, Энн живет не автоматически, она, конечно, страшный человек, но не робот, нет. Начать с того, что она все время строит планы.
Это — другое дело, это уже больше походило на прежнюю Диану. Алан поддержал ее:
— Да, но планы могут быть машинальные, автоматические, вроде условных рефлексов. По-моему, старина Джералд все-таки лучше, он пусть изредка, но способен сказать или сделать что-то неожиданное.
А она не способна. Была, по крайней мере.
— И теперь не способна. По совести сказать, она гораздо бесчувственнее, чем бедняга Джералд, такие женщины феноменально бесчувственны. Она меня просто бесит. Не желает понять… ну, вот про меня и Дерека… что я переживаю. Очевидно, она не представляет себе, что людей могут связывать особые отношения.
Ее послушать, так, если потеряешь мужа, надо отправиться в модный магазин, купить новые туалеты, сменить, может быть, прическу ну и завести нового.
Только и всего. Прямо она этого, конечно, не высказывает, но подоплека всех ее разговоров именно такая, ей-богу. В сущности, она ничем не лучше этих гулящих горожанок, которые развлекались с американцами или с итальянскими пленными, пока их мужья были на войне. Но конечно, у Энн это все чин чином, рассудительно. Закон биологии. Одного не стало — заведи другого. Животноводство какое-то. Я то злюсь на нее, но мне просто гадко. Ей-богу, надо же так!