Трое в подводной лодке, не считая собаки
Шрифт:
Но помимо всего прочего Мышу приходилось наизусть учить родословную Апраксиных, чтоб, не приведи господь, не поставить себя ниже всяких худородных, ибо они родня правящей фамилии... тут дед Фёдор начинал что-то невразумительное бормотать, но Мыш понимал, что есть вещи, которые вслух не говорят. В редкие вечера, когда дома не толпились гости, и никто им не мешал, он должен был слушать воспоминания деда о славных днях его молодости и тому подобный старческий маразм. Однако слушал, а потом, увлечённый картинами совсем иной жизни, забирался с ногами на мягкое
Через три недели Мыш сделал фундаментальное открытие - он мог помыкать дедом, как ему заблагорассудится.
– Бу-бу-быр-бу... Быр-бу-бу-бур...
Саня перевернулся на другой бок и застонал. "И что людям не спится", - пробормотал он, - "устраивают всякие собрания" и попытался снова заснуть. Но сон уже ушёл.
– Ты, Онуфрий, главное уже понял, а сам боишься. Боишься это осознать, потому что от таких мыслей прямая дорога сам знаешь куда. Или в леса, или на дыбу.
Он невольно прислушался, это в горничке разговаривали Славка и брат келарь. "Он что, специально приходит, когда я с похмелья?" - спросил сам себя Сашка. Как всегда, они накануне удержаться не смогли и перебрали лишку. Сашка ещё раз прислушался к себе, нет, вроде нормально. Ну, по крайней мере, не смертельно, прогресс с качеством самогона налицо. Надо вставать.
– Не ты первый эту мысль думал, ведь, если знаешь, то Соборное Уложение 157 года похоронило все былые крестьянские свободы. И были люди, которые противились этому, но их затоптали. Вот, к примеру, недавно Иван Посошков помер. Из-за чего? Слишком умный патамучта был. Книжку написал, хорошую книжку, а помер в Петропавловской крепости.
– И где та книжка?
– переспросил брат келарь.
– Спрятали её добрые люди. До поры, до времени. Я тебе как-нибудь, при случае, найду.
Саня оделся и отправился исправлять свои надобности. По дороге заглянул в пустующую, до недавнего времени, псарню. Белка должна была вот-вот ощениться, поэтому Сашка её устроил в хорошем месте. Даже старый тулуп выдал. Но пока всё было в норме - он потрепал Белку за ухом, пробормотал: "Ну лежи, лежи. Сейчас принесу пожрать".
Когда он вернулся, беседа продолжалась.
– И Нил Сорский был, и жизнью своей доказал, что жить иначе можно. Ты, - Славка усмехнулся, - сам попробуй своим крестьянам волю дать.
– Братие не допустит...
– пробормотал брат Онуфрий, - привыкши оне к сытости... На настоятеля уже зуб точат, что не позволяет им в праздности пребывать.
– Чиво-чиво?
– это уже Костин голос, - на пахана хвост задирают? Так ты мне скажи, мы там быстро благолепие наведём!
Саня в этот момент заваривал себе кофе.
– Челобитную владыке отписали, чтобы настоятеля другого прислал. Не по нраву им, виш ли, строгости
– А что владыко? Попустительствует?
– Не знаю. Может пришлёт нового настоятеля, а может и не пришлёт.
– Пойдём-ка на крылечко, бледнолицый брат мой, перекурим и поговорим. Ты мне объяснишь, как это всё происходит.
Саня зашёл в горничку, плюхнулся на лавку и прихлебнул кофе.
– Что Онуфрий хотел?
– Тебя наслушался, книжек начитался и вот сумления его взяли, что вроде бы неплохо бы где-то местами народу свободу дать. Хорошо хоть ко мне зашёл, а не попёрся сразу проповедовать, - буркнул Славка, - нестяжатель новоявленный.
– А ты-то что осерчал?
– Да так... Ляпнет где-нибудь неподумавши, и отправится на Соловки. А мы за ним паровозом ещё куда-нибудь.
Вернулись с крылечка Берёзов и келарь. У Кости на лице блуждала многозначительная улыбка. Не иначе опять что-то противозаконное или асоциальное выдумал, - содружество абстиненции и Костиной фантазии иной раз рождало всякие непотребства. Онуфрий немного повеселел. А Славка продолжил лечить келаря:
– Нужна ли та свобода всем - вот главный вопрос. И, если хорошенько подумать - то не всем. Некоторым и так хорошо, иной жизни они не знают, и знать не хотят. Ты, главное, то, что надумал - не вздумай говорить хоть кому-нибудь. И уж не вздумай записывать.
Онуфрий обиженно засопел:
– Так то понятно, что негоже с кем попало разговаривать.
Славка добавил:
– Вот и хорошо. Ты через недельку подъезжай, поговорим предметно.
– А когда мельницу делать будем?
– тут уже брат келарь обратился к Сашке.
– Так ты с Трофимом договаривайся, его люди работать будут. У меня всё готово. Мне три рубля за работу заплатишь и за подшипники пять рублей.
– Сколько?! Они что, золотые?
– Да, пять. Поверь, по себестоимости отдаю. Да кроме того я же даю пожизненную гарантию на три года.
Онуфрий тяжело вздохнул. Пожизненная гарантия - это хорошо, но восемь рублей! Где ж такие деньги взять? Однако он засобирался.
– Поеду я, - удручённо сказал он, - проведать надо Фёдоровку.
– И что, даже чаю не попьёте?
– пошутил Саня, а Славка добавил:
– Давай, брат во Христе, не побрезгуй, позавтракай с нами, никуда не опоздаешь.
Костя для убедительности хлопнул Онуфрия по плечу, отчего у того колени подогнулись и он плюхнулся на лавку.
После лёгкого завтрака брат келарь засобирался по делам. Саня сидел, задумчиво уставившись в потолок.
– Ты чё это?
– обеспокоенно спросил его Слава, - хмель не выветрился?
– Томление в грудях какое-то нездоровое, - пожаловался Сашка, - набрали всяких дел, аж подумать тошно. За что хвататься? И только-только первый этап до ума довёл, да и то не до конца. А тут это вот ещё, с этой экспедицией, прости господи, ни в звезду, ни в Красную Армию. Ладно, мне в Александров надо, у меня сегодня учёба с трофимовскими. Ты у моих младших проверь арифметику, а то я не успеваю.