Трое
Шрифт:
Ему вспомнилось, что именно сегодня Татьяна празднует день рождения. Сначала мысль о том, чтобы пойти к ней, показалась ему отвратительной, но почти тотчас же одно острое, жгучее чувство коснулось его сердца...
Крикнув извозчика, он поехал и через несколько минут, прищуривая глаза от света, стоял в двери столовой Автономовых, тупо улыбался и смотрел на людей, тесно сидевших вокруг стола в большой комнате.
– А-а! Явился еси!..
– воскликнул Кирик.
– Конфект принёс? Подарок новорожденной, а? Что ж ты, братец мой?
–
– спросила хозяйка.
Кирик схватил его за рукав и повёл вокруг стола, знакомя с гостями. Лунёв пожимал чьи-то тёплые руки, а лица гостей слились в его глазах в одно длинное, улыбающееся лицо с большими зубами. Запах жареного щекотал ноздри, трескучий разговор женщин звучал в ушах, глазам было жарко, какой-то пёстрый туман застилал их. Когда он сел, то почувствовал, что у него от усталости ломит ноги и голод сосёт его внутренности. Он молча взял кусок хлеба и стал есть. Кто-то из гостей громко фыркнул, в то же время Татьяна Власьевна заметила ему:
– Вы не хотите меня поздравить? Хорош! Пришёл, не сказал ни слова, уселся и ест...
Под столом она сильно толкнула ногой его ногу и наклонила лицо над чайником, доливая его.
Тогда он положил кусок хлеба на стол, крепко потёр себе руки и громко сказал:
– А я целый день в суде просидел...
Его голос покрыл шум разговора. [Гости замолчали] Лунёв сконфузился, чувствуя их взгляды на лице своём, и тоже исподлобья оглядел их. На него смотрели недоверчиво, видимо, каждый сомневался в том, что этот широкоплечий, курчавый парень может сказать что-нибудь интересное. Неловкое молчание наступило в комнате.
Обрывки каких-то мыслей кружились в голове Ильи, - бессвязные, серые, они вдруг точно провалились куда-то, исчезая во тьме его души.
– В суде иногда очень любопытно, - кислым голосом заметила Фелицата Грызлова и, взяв коробку с мармеладом, стала ковырять в ней щипчиками.
На щеках Татьяны Власьевны вспыхнули красные пятна, а Кирик громко высморкался и сказал:
– Что ж ты, братец, замахнулся, а не бьёшь? Ну, был в суде...
"Конфужу я их", - сообразил Илья, и губы его медленно раздвинулись в улыбку. Гости снова заговорили сразу в несколько голосов.
– Я однажды слушал в суде дело об убийстве, - рассказывал молодой телеграфист, бледный, черноглазый, с маленькими усиками.
– Я ужасно люблю читать и слушать про убийства!
– воскликнула Травкина.
А её муж посмотрел на всех и сказал:
– Гласный суд - благодетельное учреждение...
– Судился мой товарищ Евгениев... Он, видите ли, стоя на дежурстве у денежного ящика, шутил с мальчиком да вдруг и застрелил его...
– Ах, ужас какой!
– вскричала Татьяна Власьевна.
– Наповал!
– с каким-то удовольствием добавил телеграфист.
– А я однажды был свидетелем по одному делу, - заговорил Травкин своим шумящим, сухим голосом, - а по другому делу судился человек, который совершил
Кирик громко захохотал. Публика разделилась на две группы: одни слушали рассказ телеграфиста об убийстве мальчика, другие - скучное сообщение Травкина о человеке, совершившем двадцать три кражи. Илья наблюдал за хозяйкой, чувствуя, что в нём тихо разгорается какой-то огонёк, - он ещё ничего не освещает, но уже настойчиво жжёт сердце. С той минуты, когда Лунёв понял, что Автономовы опасаются, как бы он не сконфузил их пред гостями, его мысли становились стройнее.
Татьяна Власьевна хлопотала в другой комнате около стола, уставленного бутылками. Алая шёлковая кофточка ярким пятном рисовалась на белых обоях стены, маленькая женщина носилась по комнате подобно бабочке, на лице у неё сияла гордость домовитой хозяйки, у которой всё идёт прекрасно. Раза два Илья видел, что она ловкими, едва заметными знаками зовёт его к себе, но он не шёл к ней и чувствовал удовольствие от сознания, что это беспокоит её.
– Что, брат, сидишь, как сыч?
– вдруг обратился к нему Кирик.
– Говори что-нибудь... не стесняйся... здесь люди образованные, они, в случае чего, не взыщут с тебя.
– Судили сегодня, - сразу начал Илья громким голосом, - девушку одну, знакомую мне... она из гулящих, но хорошая девушка...
Он снова обратил на себя общее внимание, снова все гости уставились на него. Зубы Фелицаты Егоровны обнажились широкой и насмешливой улыбкой, телеграфист, закрыв рот рукою, начал покручивать усики, почти все старались казаться серьёзными, внимательно слушающими. Шум ножей и вилок, вдруг рассыпанных Татьяной Власьевной, отозвался в сердце Ильи громкой, боевой музыкой... Он спокойно обвёл лица гостей широко раскрытыми глазами и продолжал:
– Вы что улыбаетесь? Среди них есть очень хорошие...
– Есть-то есть, - перебил его Кирик, - только ты не того... не очень откровенно...
– Вы люди образованные, - сказал Илья, - обмолвлюсь - не взыщите!
В нём вдруг точно вспыхнул целый сноп ярких искр. Он улыбался острой улыбочкой, и сердце его замирало в живой игре слов, внезапно рождённых его умом.
– Украла эта девушка деньги у одного купца...
– Час от часу не легче, - воскликнул Кирик, комически сморщивши лицо, и уныло покачал головой.
– Сами понимаете, когда и как могла она украсть... а может, ещё и не украла, а подарок взяла...
– Танечка!
– вскричал Кирик.
– Иди сюда! Тут Илья такие анекдоты разводит...
Но Татьяна Власьевна уже стояла рядом с Ильей. Натянуто улыбаясь, она проговорила, пожимая плечиками:
– Что ж такое? Очень обыкновенно всё... ты знаешь таких историй сотни... барышень здесь нет... Но - это после... а пока - пожалуйте закусить, господа!
– Прошу!
– закричал Кирик.
– И я с вами закушу, хе-хе! Не фигурен каламбурчик, а весёленький...