Трофей
Шрифт:
– А должен был ты! – бешено рыкнул Глеб, тоже не повышая голоса.
– Да! Мой косяк… Но я думал, Егор, получив от меня пи*лей в колледже, успокоится. Что на этом всё! А у тебя… - Марк достойно выдержал его взгляд, - Свои методы.
– Свои, - подтвердил Глеб, делая очередную затяжку.
Никотин не приносил облегчения, не унимал бушующую ярость в груди.
– Не спорю, эффектные.
– Вот и возьми на вооружение.
– Возьму.
– Я смотрю, щенок, ты совсем берега попутал…
– Нет, Глеб. Я хочу, чтобы она, - кивок в сторону коридора, - была счастлива.
Марк остановил свою пламенную речь, всматриваясь в его лицо, считывая его реакцию.
– Далеко пойдешь, - холодно заметил Глеб, удерживаясь от желания крушить мебель.
Толпами…
Парни…
Ну-ну…
– Она тоже в отчаянии. Отец ей продыху не дает. Она же не знает, что это ты оплачиваешь охрану и прочее. Кстати, Лебедь продолжает просаживать деньги в казино. При этом ущемляя Милку во всем. Одежду, мля, купит ей, а потом шлюхам своим же и отдает. Чеки тебе шлет. Прошаренный, сука.
Алашеев слегка заметно вздернул бровь. Ох, не зря Тойский-младший выдает ему эту информацию. Теперь он не сомневался: племяш отлично знает, что делает. И что говорит.
Кому – тоже.
– Он Милку в железной клетке держит. Шаг влево, шаг вправо… А всё валит на моего батю и тебя. Охренел совсем… Поэтому, когда Мила подошла ко мне с этой бредовой, по сути, идеей… И ты прилететь должен… - Марк встретился с его взглядом и выдержал его, не отвел. – Глеб, я готов ответить за свои действия. Только… чтобы она не видела и не знала.
– Защищаешь?
У Глеба непроизвольно дернулась верхняя губа.
– Оберегаю.
– Слишком много на себя взял…
– Что сдюжил.
Племяш держал удар достойно. Хоть по первости тушевался, и то, скорее всего, чтобы не посвящать Милославу в детали «подставы». Хотел сохранить с ней приятельские отношения.
Парень не учел одного.
Отношения Глеба к ней.
– Ну, давай, теперь финальные аккорды, племяш.
– В смысле?
– В прямом. План ты мне свой изложил, теперь я хотел бы знать: как, по-твоему, должна была закончиться сегодняшняя ночь?
Вот тут он замялся, снова потянув за ворот футболки.
– Несколько вариантов. Но я надеюсь на один единственный. Что тот взгляд на фото Милы не случаен. И я очень хочу верить, что не облажался.
Племяш не облажался.
Но об этом ему знать пока не надо.
***
– А где Марк?
В большом дверном проеме показался один лишь Глеб.
Мышцы живота Милы свело от страха.
В данной ситуации Марк мог выступить в качестве буфера.
– Уехал, - всё в том же прохладном тоне сказал Алашеев и целенаправленно устремил взгляд темных глаз на Милу.
Та поджала губы в нерешительности. И что теперь делать? Вернее,
Ранее она видела Глеба Алашеева. Лет пять назад, а то и больше. Она плохо помнила ту встречу. Да и зачем ей это хранить в памяти? Осталось ощущение мороза по коже. Зато сейчас память услужливо подкидывала картинку…
Был август. Отец наорал на неё, сказав, что она нерасторопная маленькая дрянь, которая не в состоянии одеться быстро, когда от неё требуется. Мила расплакалась. Ничто не предвещало поездки, её никто не предупреждал. А тут в комнату залетел запыхавшийся отец, потребовал, чтобы она быстро одевалась, причем не в повседневное шмотье, а в «приличное… это… что я покупал». Мила, хлюпая носом и размазывая злые слезы по щекам, думала: когда именно? Но нашла легкие джинсы и красивую бирюзовую блузу.
Они ехали к Тойским. Всю дорогу отец рассказывал ей, как она должна себя вести, что говорить. Спорить - ни в коем случае.
– Ты правила этикета помнишь?
– Да.
– Смотри у меня.
Отец никогда её не наказывал. Пара оплеух - не в счет, но Мила его боялась до дрожи. Маму она плохо помнила. Та умерла, когда Миле не было и пяти лет. Не справилась с управлением и слетела с трассы. Сколько бы раз Мила не просила отца рассказать про маму, тот отмахивался. Наверное, до сих пор переживал. Странно другое – в доме почти не осталось её фотографий. Точно кто-то убрал. Или просто мама не любила фотографироваться, хотя и была очень красивой молодой женщиной. Мила смирилась с мыслью, что когда-нибудь потом, когда подрастет, она сама обо всем позаботится – узнает. Папа что-то скрывал. Эта мысль не покидала девочку.
В доме Тойских наблюдалась некая суета, на которую Мила не обратила внимания. Всё равно её не просветят. Марк куда-то запропастился, и она оказалась предоставленной самой себе. Мужчины ушли в кабинет.
– Будь хорошей девочкой, Милослава, - сделал наставление Андрей Борисович.
Как только за мужчинами закрылась дверь, Мила поморщилась и показала язык. Можно было бы и средний палец, но вдруг тут камеры установлены… Ей же потом от отца влетит.
У Тойского в отношении неё наблюдалась прямо-таки какая-то мания. Чтобы она непременно была хорошей девочкой. Будучи подростком со всеми вытекающими, Миле хотелось взбунтоваться и что-нибудь отчебучить такое, чтобы её, наконец, перестали называть «хорошей девочкой». Она не стремилась казаться оторвой, грубиянкой. Ей противен был подобный тип девушек. Взять ту же Зою из колледжа. Она открыто хвасталась, что отлично умеет «заглатывать».
Но иногда в Милу точно черти вселялись. Например, сегодня, когда папа наорал, выдернул её, а Тойский едва ли не по головке потрепал, как котенка.
Тьфу. Мерзко.
Так как она оказалась предоставлена сама себе, и ей не дали никаких особых распоряжений, Мила направилась в заднее крыло большого особняка Тойских. Там находился выход к бассейну. Купаться её никто не пригласил, обычно в таких случаях специально предупреждают, чтобы она взяла с собой купальник. Просто посидит на шезлонге. Может, о ней и не вспомнят. Её идеально устроило бы, если бы про неё забыли.