ТРОГЛОДИТЫ ПЛАТОНА

Дрозд Евгений Ануфриевич

— Мы свободны!

И тут до всех нас доходит, что мы действительно свободны и можем делать, что захотим, и незачем нам больше бегать, прыгать и стрелять друг в друга, подчиняясь чьей-то чужой воле, на потеху каким-то невидимым богам.

Кто-то из нас пинает ногой стену салуна, и она исчезает без следа, и солнечный свет заливает разгромленный холл, и солнце весело поблескивает на разбитых бутылках, и от осколков зеркал бегут зайчики, высвечивая темные углы с паутиной и шляпками гвоздей.

И мы все выходим

на широкую улицу, на залитые светом просторы, и со всех сторон подходят люди; тут и Коттонфилд со своей компанией — вот они идут, на ходу расстегивая кожаные ремни, отцепляя пояса с кобурами и бросая кольты и карабины на землю. Тут и полковник Бакстер со своей сигарой, и тысячи и тысячи других. Ковбои и фермеры, солдаты в голубых мундирах и краснокожие индейские вожди в перьях и боевой раскраске, за ними идут еще и еще. Лесорубы и моряки, конквистадоры в кирасах и крестоносцы в плащах и кольчугах, римские сенаторы в тогах с пурпурной каймой и зеленые человечки с летающих тарелок, монахи и привидения, мошенники, адвокаты, брачные аферисты и счастливые любовники, Наполеоны, Клеопатры, Тарзаны, роботы, астронавты и пришельцы из иных галактик…

И все мы кричим ура и качаем наших освободителей — безымянного учителя и авантюриста Боба Хаксли — человека мысли и человека действия.

Но вот мы видим, что учитель хочет что-то сказать и тогда кто-то прикатывает большую бочку и ставит ее вверх дном и учитель забирается на бочку и начинает говорить, но проходит еще несколько секунд, прежде чем окончательно смолкает гул толпы и становятся различимыми его слова:

— … нам навязывали эту жизнь. Мы не могли выбирать. Теперь мы можем действовать по своей воле. Осталось только одно. Я часто думал — зачем мы нужны нашим повелителям? И я пришел к выводу, что наши господа, наши боги, эти дивные и свободные существа, обитающие в каких-то лучезарных просторах неведомых нам миров, они в нас нуждаются. Мы, несвободные, нужны им для того, чтобы они могли быть свободными. Так же как господину, чтобы быть господином, нужен раб. Но мы освободились. И если раньше они смотрели на нас и диктовали нам свою волю, то теперь, возможно, мы сможем посмотреть на них и узнать, наконец, кто они такие…

Восторженный рев заглушает его слова. Да! Да! Мы хотим, наконец, увидеть их, нам интересно посмотреть — кто же они такие, эти могущественные, таинственные существа, наши боги и повелители.

— Смотрите, смотрите! — кричит кто-то.

И мы видим, как в утренней небесной синеве бесшумно возникают большие и малые черные прямоугольники с закругленными углами. Одни совсем близко от нас, другие — подальше, третьи кажутся соринками вдалеке. Вскоре все небо усеяно этими черными звездами.

И тогда мы стали подходить к ним поближе, а иные в нетерпении взмывали в воздух, подлетая к тем, что висели над нашими головами.

И мы все разом заглянули

в эти темные провалы. И мы наконец увидели своих могучих богов и повелителей, бывших вершителей наших судеб.

Мы глядели на них со всех экранов всех стереовизоров, видеомагнитофонов и стеревизионов. Мы заглянули в темные, маленькие пещерки их квартир и в темные, большие пещеры их кинозалов. Мы созерцали своих богов.

Их вялые, тщедушные тела, отравленные никотином, алкоголем и наркотиками. Их бледные, ничего не выражающие лица. Их пустые глаза, в которых не читалось ни единой мысли.

Сначала как шорох листвы, как ропот ветерка, а после нарастая, как прибой в штормовую погоду и под конец с ревом снежной лавины шарахнулся по долине хохот, эхом отбился от горных склонов и вернулся назад. Мы смотрели с экранов и смеялись.

Мы хохотали, глядя на этих ничтожеств, потому что мы освободились от них. И теперь наши жизни принадлежали только нам. И чтобы мы ни делали, мы теперь будем это делать по своей собственной воле. По своей воле мы будем пересекать моря и пустыни, открывать неведомые острова и штурмовать горные вершины, по своей воле мы будем улетать к звездам, нырять за жемчугом в глубины теплых морей, охотиться на львов, драться на дуэлях, петь серенады и обсуждать странные и глубокие вопросы на диспутах в залах старинных университетов… Все это мы будем делать лишь тогда, когда сами захотим. А этим, которые своими руками отдали нам все самые интересные занятия, какие только были в их жизни, этим остается только одно — сидеть в своих темных пещерах и быть бессильными свидетелями наших веселых подвигов и вольных приключений. И это будет единственной радостью в их тусклых жизнях. Ради этого они покорно будут ходить на ненавистную работу и отдавать ей свои силы и свое время, а потом, задыхаясь в переполненных автобусах, рваться в свои пещеры, чтобы, наскоро проглотив безвкусный ужин прильнуть к экрану.

И так будет день за днем, месяц за месяцем, год за годом. И никто из них никогда не вырвется из замкнутого круга этого рабского существования. Весь этот цикл будет повторяться раз за разом, как осточертевшая пьеса испорченной шарманки и так будет всю их недолгую жизнь. Но самое смешное, что все эти рабы будут мнить себя по-прежнему счастливыми, сильными, независимыми и свободными.

Свободными!

Пусть станут эпитафией над их никчемными жизнями строки из «Заблудших» Андреаса Грийиуса:

Ужели только смерть прозреть заставит васИ силой вытащит из дьявольского круга?!

Вот только одна…да…одна мысль…омрачает… Неужели… неужели настанет время, когда и нам понадобится изобретать кино?..