Трон Исиды
Шрифт:
42
У Акция они проиграли — в этом не было никаких сомнений. Клеопатра ускользнула невредимой, даже после нападок неугомонного преследователя, спартанца Эврикла, который обнаруживал явное нежелание забыть о том, что должен отомстить Антонию. Они легко отбились от него, поймали в паруса попутный ветер и оставили далеко позади — пронзительно верещать, словно чайка.
— Я еще отрежу тебе голову! Ты убил моего отца! Я тебе этого никогда не забуду!
— Твой папа не умел прилично вести себя на море, — отрезал Антоний. — Вопросов больше нет?
Они отмахнулись от Эврикла, как от докучной мухи, потеряв его из виду,
Но армия Канидия Красса, судя по всему, вырвалась из западни лагеря и пробилась в Македонию. Клеопатра лелеяла эту надежду, хотя Антоний потерял все: проиграл битву, утратил надежду и желание сражаться. Все три дня их бегства он сидел в каюте корабля царицы, в темноте, не разговаривая, не двигаясь — лишь осушая чаши с вином одну за другой. Он выпил невероятно много, но оставался оцепенелым и отвратительно трезвым. Это была трезвость отчаяния.
Что же в грозном полководце сломалось, когда он бежал от своего флота? Диона боялась, что причиной этому была она; что, отведя удар черной магии, она спасла флагманский корабль, но не самого Антония, который уж находился на другом, более легком и маленьком судне. Но она не могла знать это наверняка. Дар богини в ней еще не настолько окреп, чтобы в чем-то быть уверенной. Человек мог сломаться сам по себе. Сильный мужчина, закаленный долгими войнами, которому идут на пользу как победы, так и поражения, в конце концов, бывает, устает и становится слабым, раздражительным и уязвимым.
Он был римлянином, а сидел сейчас на египетском судне, под крылышком у египетской царицы, окруженный ее рабами и ее сокровищами. Луция Севилия сломало знание того, что дело, которому он служил вместе с Антонием, не было Римом. Насколько же хуже Антонию, если Roma Dea, великая богиня-тиран, оставила его безоружным наедине с самим собой и убедила в том, что он предал ее?
Диона не понимала, что происходит. Антоний говорил с ней не больше и не чаще, чем со всеми остальными — он жаловал своим вниманием только виночерпия, и то только затем, чтобы потребовать еще вина.
От Тенара, немного отдохнув, они поплыли к Египту. Но когда суда уже вышли в море, их догнал легкий быстрый кораблик и принес весть. Армия Канидия сдалась, и не в битве, а за столом, где совершаются сделки. Римляне Антония были сыты по горло. Они жаждали отдыха и хотели положенных наград; почетной отставки, маленького поместьица в Италии, мирной жизни после долгих лет войны. Антоний не мог дать им этого — до тех пор пока у него на пути стоял Октавиан. Но Октавиан был хозяином Италии — и он пообещает им все это, что поможет ему победить в этой войне.
Послания были извиняющимися.
«Мы очень просим простить нас, — писал один из них. — Мы старались изо всех сил. Но мы не видим возможности поселиться на берегах Нила и жить там тихо и мирно. В конце концов, мы же римляне. Италия у нас в крови».
Это был еще один удар по состоянию духа Антония, еще одно подтверждение того, что Roma Dea повернулась к нему спиной.
Потом пришла другая весть, ввергшая его в еще большее отчаяние. Скарп, командир его легионеров в Киренаике, перешел на сторону Октавиана. Теперь у Антония не было убежища — он был заперт в Египте, а Скарп висел у него на хвосте, подумывая порадовать новых союзников добрым сражением. Правда, это немного расшевелило Антония — он наконец вышел из винного ступора и
Клеопатра не горела желанием заточить себя посреди унылый пустыни, но она пошла бы на это, если бы Антоний явно нуждался в ней. Однако он отправил ее назад, сделав вид, будто к нему вернулись бодрость и силы, и подчеркнул, что, если она не защитит их тылы своим царственным величием, Египет добровольно переметнется к врагу. Это было красноречие отчаяния, но отчасти оно отражало истинное положение вещей. Александрия, как всегда, беспечная и ветреная, нуждалась в присутствии царицы, ее твердой руке — иначе, сорвавшись с места, она могла потащить за собой весь Египет.
Итак, Клеопатра предоставила Антония его поединку со Скарпом и возвратилась в свой город. Антоний достаточно скоро последовал за ней. Он наголову разбил Скарпа, но это не было настоящей победой; удовольствие от него поблекло и исчезло ещё до того, как она была одержана. Антоний опять погрузился в сумеречное состояние и уединился в башне в гавани, прихватив с собой виночерпия и едва ли не сотню кувшинов с вином. Оттуда он имел возможность любоваться и на город, который мог предать его, и на море, откуда явится Октавиан, чтобы уничтожить его. В приступе черного юмора он назвал башню Тимоний [98] : по-другому — Хандриловка или Брюзгополь.
98
Намек на Тимона Афинского, жившего в V в. до н. э., мизантропа, который, разочаровавшись в друзьях и согражданах, стал отшельником.
Хныкалище — так предпочитала называть ее Клеопатра. Она ничуть не заразилась отчаянием супруга. Если Антоний не станет победителем или не заставит себя предпринять для этого хоть малейшее усилие, она все возьмет на себя. Царица смеялась над лживыми россказнями, которыми лазутчики из лагеря Октавиана регулярно потчевали ее. Клеопатра, как взахлеб расписывали слухи, предала своего любовника и сбежала из-под Акция. Ее любовник улепетывал следом, словно последний трус, каким он и был, бросив всех самых преданных союзников ради похоти к египетской царице. Канидий Красс, между тем, благополучно предал армию и тоже сбежал, а его воины отчаянно сражались до благородного поражения.
Ложь — все до единого; измышления мужчины, хилого и трусливого, но попавшегося на эту удочку из желания приписать себе все заслуги, получить весь мир. Клеопатра проклинала болтунов и злопыхателей. Она послала им послание, абсолютно в ее духе: объявила праздник в Александрии — вовсе не в честь поражения, как было на самом деле, но победы, которая еще впереди.
Все это она проделала быстро — слишком быстро, на взгляд тех, кто следил за событиями в Александрии. Диона не относилась к их числу. Она вернулась домой, где ее преследовало гулкое эхо пустоты, хотя дом был полон. За время ее отсутствия Тимолеон проявил себя отличной нянькой. Мариамна вернулась из храма, чтобы наконец-то обнять мать. На месте были ее рабы и слуги. Их радость вновь видеть свою хозяйку была огромной и неподдельной. И лишь один человек не встречал ее, один, который не вернется. Диона даже не знала, жив ли он, уцелел ли в бойне при Акции.