Трон Исиды
Шрифт:
Неожиданно — как бывает только во сне — она оказалась внизу, словно проделала свой путь по земле, вместе с армией, и стремительно двинулась вдоль строгих рядов походных шатров от костра к костру, не различая лиц мужчин, не слыша их разговоров. И вскоре оказалась внутри самого большого шатра.
В этот предрассветный час шатер казался громадным, как дворец, и пустым — словно там обитало лишь эхо. Но в нем было несколько спящих мужчин, похрапывающих после вчерашней попойки. Не спали только двое. Они сидели лицом к лицу в дальнем углу шатра, отделенные от остальных
Антоний с размаху поставил кубок на стол. Луций Севилий выпрямился. Антоний невесело засмеялся.
— Да не глади так мрачно — ты же мужчина. Это еще не конец света.
— Нет? — Луций Севилий опять уронил подбородок на кулаки и тяжело вздохнул. — Ты не сможешь вести осаду без машин.
— Но мы сделаем их, — сказал Антоний таким тоном, словно твердил об этом весь долгий угрюмый день и еще более долгую ночь.
— Чем? И когда? Уже почти зима. Чтобы выбраться отсюда, нам придется лезть по горам и пробиваться с боем сквозь Армению. Если, конечно, ты не хочешь остаться здесь и погибнуть в сражении. Или замерзнуть насмерть — если боги будут милостивы к нам.
— Ну-у, Александр попадал в передряги и похуже. Однако выжил.
— У Александра были сокровища Азии, чтобы расплачиваться с войском.
— Так за чем дело стало? Я последую его примеру — когда сокровища Атропатены окажутся в моих руках.
Луций Севилий покачал головой и отхлебнул вина. Диона вдруг в ужасе поняла: он, всегда знавший меру, теперь был совершенно пьян, и кубок, стоявший на столе, принадлежал ему, а не Антонию. Антоний отнял у Луция кубок.
— Тебе не взять Атропатену. Так говорят мне боги. А еще они советуют уносить отсюда ноги, пока мы целы, прежде чем начнется зима и сожрет нас целиком.
— Боги? А может, тебе в голову ударило дрянное вино? Смотри, чтобы оно тебе вообще не отшибло мозги, старина Луций. Ты пьешь слишком лихо. И вообще, кто из нас должен напиваться? Разве это у тебя оттяпали весь обоз… и, может, всю войну вместе с ним?
— Нет! — ответил Луций с упорством очень пьяного человека. — Но с меня хватит! Ты — не Александр. И не стремись быть им! Ты — Антоний, Марк Антоний из рода Антониев. Ты принадлежишь Риму — не Персии, не Македонии, не Египту. Да, именно — не Египту.
— Ну ладно, ладно. Пойдем-ка, — примиряюще вымолвил Антоний. — Идем, я отведу тебя в твой шатер. Жаль, что там сейчас нет твоей египетской шлюшки — вот что тебе не помешало бы сегодняшней ночью.
Луций Севилий мгновенно вскочил на ноги и угрожающе наклонился к Антонию, вцепившись руками в край стола.
— Не смей так говорить о ней! Не смей даже думать о ней так!
— Да сдалась она мне, — ответил Антоний с непоколебимым спокойствием. — У меня своя есть. — Он обошел стол, сгреб Луция в охапку и потащил к выходу. Тот все пытался что-то доказать, но они уже добрели до его шатра — гораздо меньшего, чем у триумвира, но расположенного рядом. Слуга ждал
Антоний посадил Луция на походную кровать и не отпускал до тех пор, пока слуга не снял с него залитую вином одежду. Диона, стоявшая в тени, знала, что не должна смотреть — но никак не могла удержаться. Обнаженный, он не обманул ее ожиданий — красивый, загорелый, стройный, Луций Севилий походил на мальчика, хотя было ему уже под сорок.
Когда его раздели, он успокоился. Антоний ушел; слуга омыл и помассировал его тело, накрыл его одеялом, повалился на пол и заснул, как это обычно делают рабы — внезапно и до утра.
Луций притворялся спящим, пока на него смотрели другие, но, оставшись в одиночестве, открыл глаза — сон не шел к нему. Крепкое вино все еще дурманило мозг, но взгляд стал осмысленным, ясным и грустным.
Диона не шелохнулась, не позволяя себе ни малейшего звука, ни единого движения. Взгляд Луция упал в ее сторону и задержался.
Он не мог ее видеть, ведь Диона была духом, сном, бесплотной грезой. Но Луций был провидцем, а сейчас находился во власти Диониса, бога, который — Диона припомнила — пришел из Азии и покорил Запад. Почему же он не смог покорить этого римлянина?
Взгляд Луция повел ее к нему, и она пошла — на своих ногах, в своем теле, с глубоким облегчением отметив, что была в одежде: египетское платье скрывало немногое, но являлось оправой, необходимой ее телу. Диона опустилась на колени возле кровати и коснулась его щеки. Хотя все происходило во сне, у нее была плоть, и она чувствовала тепло его плоти, жесткость бороды, не бритой несколько дней, овал его затвердевшего подбородка.
— Тебя вызвал Антоний? — потребовал он ответа.
— Антоний? С какой стати? — Диона покачала головой. — Меня сюда принесла богиня. Я… все видела. Все, что случилось.
Луций Севилий моргнул — быстро, но она заметила.
— Не знаю почему, — сказал он, — но предательство армии потрясло меня до глубины души. Как же я не хотел этой войны. Я считал ее пустой тратой времени, чем-то вроде прогулки, пародией на войну.
— Однако эта война могла бы стать триумфальной — будь Антоний Александром.
Из его груди вырвался крик — крик боли:
— Но он не Александр! И никогда не был им.
— Но это и не конец света, и даже не конец Антония. Просто неудача — не более того.
— Нет, — возразил Луций Севилий, упрямый, как всегда, и неожиданно очень напомнивший ей Тимолеона. Он вполне мог бы сойти за отца ее младшего сына — так они были похожи. При этой мысли Диона вспыхнула.
Луций Севилий не видел этого, погруженный в свое отчаяние. Такое иногда случается с мужчинами, которые редко поддаются власти вина.
Диона погладила его щеку и лоб. Луция чуть лихорадило — он был взволнован и выбит случившимся из колеи. Ее же сейчас огорчало иное: она проделала такой длинный путь на крыльях грезы, ей была дана плоть, чтобы говорить с ним, касаться его, и Луций тоже мог ощущать ее реальность, а он, казалось, даже и не замечал, как это чудесно.