Трон Исиды
Шрифт:
Гонец прибыл при сером тусклом свете утра, мокрый от дождя, начавшего накрапывать ночью. Лицо его посинело от холода — дождь был со снегом.
Он попытался грациозно поклониться у подножия трона царицы и ее триумвира, но пошатнулся и упал лицом вниз. Слова, казалось, послышались из недр земли:
— Мефона, владыка и владычица… Мефона пала.
В толпе полководцев, просителей и зевак из придворных, проснувшихся с утра пораньше, кто-то ахнул. Остальные застыли в гробовом молчании.
Антоний, судя по его «ответу», превратился в камень. Но Клеопатра владела собой.
— Что? Мефона пала? Но это невозможно! Ты думаешь, что нас
Гонец заставил себя подняться на ноги, призвав на помощь все мужество и терпение.
— Владычица, я не лгу! Крепость владыки Антония в Мефоне, которая смотрит стенами на запад, на Италию, взята. Через море приплыл флот, неожиданно напал на нее и захватил. Царь Бокх Мавританский — наш военачальник… погиб. Остальные защитники… гарнизон… они либо убиты, либо захвачены в плен. Некоторые переметнулись на сторону врага.
Антоний молча смотрел вперед, словно слепой в необъятную тьму. Диона видела подобное выражение лица у людей, близких к обмороку, но он сидел на месте и, казалось, даже не дышал.
— Кто командует флотом римлян? — властно спросила Клеопатра; голос ее чуть охрип от потрясения.
— Агриппа, — ответил гонец. — Марк Випсаний Агриппа.
— Эта гадина? — Антоний наконец заговорил, вернее, зарычал подобно льву. Все уставились на него.
— Жалкий змееныш, жаба, издевка над мужским родом! Как же он смог взять мою крепость?
— Наверное, так же, как и тогда, когда позаботился о Сексте Помпее, — заметил Агенобарб, один из сенаторов, все еще сидевший в лагере Антония; еще в прошлом году он был консулом.
Теперь эта должность отдана Октавиану и кому-то еще — Диона не знала кому, она знала лишь то, что Агенобарб питал смертельную ненависть к Клеопатре. Голос его звучал сухо:
— Агриппа довольно ловко избавился от этого пирата. Нам следовало ожидать, что Октавиан использует его против нас.
— А мы и ждали, — парировала Клеопатра. — Но только не того, что он возьмет одну из наших твердынь ценой всего одного сражения. О боги! О чем только думал Бокх? Он предал нас или просто струсил?
— Ни то, ни другие, владычица, — возразил гонец. — Флот обрушился на крепость неожиданно, без предупреждения, никаких особенных приготовлений не было, и мы не возвели дополнительных укреплений — кроме тех, что обычно, на всякий случай. Царь Бокх сам возглавил битву и пал одним из первых.
— Значит, он дурак, — сказала Клеопатра, — и еще худе, чем дурак, раз оставил войско без командира.
— Но никто не ожидал такой атаки, — повторил гонец. — Никто — и даже ты, владычица. Считалось, что они слабы и, по слухам, даже не могли набрать денег на жалование командующего. Считалось, что они приплывут, чтобы оценить нашу мощь, и уберутся восвояси, в Италию, оплакивая погибших. Но они оказались крепкими парнями. Они лупили нас всем, что у них было.
— Тем не менее, — выразительно заявила Клеопатра, — в запасе у них ничего больше нет. Конечно, удар силен, признаю это. Мефона — стратегически важный объект. Крепость находится на морском пути между нами и Египтом — а в Египте помощь, ресурсы. Но мы позаботимся об этом. Господин?
Антоний вздрогнул и уставился на нее, словно его неожиданно разбудили.
— Что? — Он передернул плечами так сильно, что скрипнули доски, но вместе с этим движением стряхнул, похоже, и часть шока. Он был невероятно бледен, здоровый румянец поблек, уступив место болезненной зеленоватой бледности, но глаза уже утратили выражение слепоты. Антоний опять думал, прикидывал,
Но этого не сделать в мгновение ока. Антония захватили врасплох — как сказали бы солдаты, босиком. Это сказывалось во всем. В войсках иногда проводились учения, но от долгого бездействия воины расслабились. Корабли были готовы, но команду пришлось выуживать из прибрежных таверн. Армия была приучена к мысли напугать слабого врага лишь своей численностью — и соответствующим образом подготовлена. Никто не ожидал, что враг окажется сильным или что сила его возрастет так быстро, станет столь сокрушительной.
— Чертов Агриппа! — бушевал Антоний. — Чтобы его фурии истерзали! Чтобы стервятники склевали ему печень! Чтобы его утащили в преисподнюю за такую расторопность!
— Удача… — вставила Клеопатра. — Не забывай о ней.
— А-а-а, знаменитая Удача Октавиана? — издевательски сказал Антоний. — Демон, которого я должен панически бояться? Может, мне поджать хвост и бежать, пока не поздно?
— Ох, перестань! — промолвила Клеопатра. — Просто ему повезло. И к тому же Агриппа знает свое дело. Но Мефона — всего лишь одна крепость, а у нас их целая цепочка. За ними стоит вся наша сила. Он выиграл одно сражение, но ему предстоит немало попотеть, если он вздумал победить в войне.
Но Антоний не унимался, хотя уже понимал, что ее слова не лишены смысла.
— Злой рок — вот и все. Мерзкая ухмылка судьбы, я могу только проклинать его. Он свалился, как снег на голову. Мне следовало ждать этого. Я должен был знать.
— Теперь ты знаешь. Тебя предупредили. Война началась — победителем в ней будешь ты.
— Если боги помогут. На все их воля, — уклончиво ответил Антоний.
Богам было угодно, чтобы Агриппа упрочил свою победу при Мефоне, захватил окрестности и продвинулся аж до Спарты и выиграл здесь еще одно сражение. На этот раз сильный удар не понадобился. Эврикл, тамошний тиран [87] , никогда не жаловал Антония, поскольку тот отдал приказ умертвить его отца по обвинению в пиратстве, и с радостью принял сторону врага. Еще хуже было то, что он переманил к себе одного из полководцев Антония — Атратиния, который отдал Агриппе Спарту.
87
Тиран — человек, насильственно захвативший власть в полисе (городе-государстве) и узаконивший тиранию — одну из форм государственной власти в Греции с конца VII в. до н. э. до эпохи эллинизма.
Это было горько, но еще огорчительнее были вылазки в море судов Агриппы. Они нападали на корабли, плывшие с подмогой из Египта, — неуклюжие, громоздкие ладьи с зерном и купеческие суда, нагруженные вином, специями, медом, финиками — чтобы подсластить настроение войск Антония. Большинство из этих судов затонули или были захвачены и отведены невредимыми в гавани за Мефоной.
— Я мог бы пережить это, — однажды сказал друг Антония, Деллий, во время обеда. До них доплыла только половина, да и те были почти полностью ограблены — их отпустили к хозяевам в издевку над Антонием. — Я смог бы пить этот греческий уксус, если не знал бы, что любимая шавка Октавиана вместе со своей жадной сворой лакает сейчас самое отборное цекубское. Вот что действительно бесит! Этот прихвостень Октавиан ни бельмеса не разбирается в вине. Он пил бы мерзкую кислятину, думая, что это — напиток богов.