Тропа барса

Катериничев Петр Владимирович

На аэродроме уже ждали три машины: крытый брезентом «ГАЗ-66» с надписью «Научно-изыскательская» и эмблемой Академии наук СССР и два потрепанных «жигуленка» с форсированными движками. И «газон», и легковушки принадлежали местному управлению; но к собственно операции никто из здешних привлечен не был.

Впрочем, никто особо и не рвался: происходящие события казались профессионалам изрядной мутью, и извозиться в этой мути никто не хотел — отмываться потом долго. То, что операцию «столичных гастролеров» немедля связали с начавшимися в Москве событиями, было даже на руку Красу и его людям: разбираться

потом в том, что произойдет, никто здесь тоже не захочет.

«Эксы» быстро побросали амуницию в «газон», разместились сами. Группу «Экс» сформировал постепенно сам Никита Григорьевич Мазин, как он выражался, «из калечных и убогих». Нет, со здоровьем у парней было все нормально, но по типу психики они были теми, кого викинги называли берсеркерами, законопослушные граждане — отморозками, а этнологи — пассионариями. Почти все они в Афгане баловались «травкой»; люди Мазина отыскивали таких по госпиталям и подразделениям, привлекали в особую группу и уже там подсаживали влютую, уже на героин. Выполняли они поручения самого гнусного толка: карательные операции.

Многим далеким от войны людям, знающим об этом предмете по романам Вальтера Скотта, это показалось бы «неспортивным», но в условиях партизанской войны карательные акции были таким же атрибутом боевых действий, как и анаша, повальная желтуха, спирт, грязь восточных базаров… В группу «Экс» отбирались не все: только те, кто сумел проявить исключительную, безразличную жестокость и утвердился в своем праве убивать. Этот наркотик был посильнее героина. Да и…

Парни тоже вовремя поняли: пути куда-то назад, в жизнь добропорядочную. у них нет, а скорее, и не было никогда. Ну что ж… На игле, как и на войне, тоже люди живут, и живут очень нескучно!

Официально отряд именовался «группой специальных операций», с восемьдесят девятого использовался исключительно по проекту «Снег», особого названия, как и особого учета, не имел; бойцы считались людьми довольно-таки низкой квалификации, вернее даже — вовсе сбродом по сравнению с «Альфой», «Вымпелом» или «Гранатом». Но Никита Григорьевич Мазин имел на эту боевую единицу свои виды: он внимательно следил за развитием событий в стране и полагал в недалеком будущем официально отряд расформировать, а неофициально… Как бы там ни было, такие люди в твоем личном подчинении порой куда эффективнее, чем целый отдел К деревне Сосновое Поле добрались через полтора часа. Ориентировались на позывные маяка машины прослушивания и тем не менее минут сорок проплутали: свернули на едва заметный проселок и. как казалось, проехали полный круг.

Никакого соответствия с предоставленными местными особистами подробнейшими крупномасштабными картами не было.

— Не иначе — лешак водит… — прокомментировал водитель.

— Не говори чушь, — резко отозвался Краснов — По карте нужно правильно ориентироваться. Да и на маячок идешь, не вслепую! Идиот!

Водитель пожал плечами: дескать, вы — начальство, вам виднее. А только сам он родился да детство провел в лесах на Брянщине, в маленькой деревушке, у бабки с делом: родители погибли в Ташкенте в шестьдесят шестом при землетрясении. Про леших там, под Брянском, знали все: не задобришь, так и из лесу можешь не вернуться. Да и в Афгане в том — тоже свое: шайтаны, горные джинны.. Те вовсе грозные:

раз решат пакость натворить, своим ли, местным, чужим ли, пришлым, — пиши пропало. А наши лешаки, эти баловные: просто из озорства закрутят, замутят путника, а там уже — как Бог даст: то ли откреститься от них да на дорогу выберешься, а то — так и пропадешь в лесу ли, в болотах тех…

На моею прибыли в восьмом часу. Дом. в котором расположились Егоровы, стоял крайний от леса: это облегчало задачу. «Эксы» выслушали приказ, скрытно оцепили хлипкое строение полукольцом, взяли под прицел все входы и выходы. Работенка предстояла непыльная — они бы справились в пять минут, но нужно было ждать приказ.

Краснов забрался в микроавтобус-фургон с аппаратурой, включил спецсвязь:

— Я Крас, вызываю Гаспара, прием, — Гаспар слышит Краса; прием.

— Готовность к акции.

— Вас понял, есть готовность. Ждите приказ.

— Есть ждать приказ. Коней сзязи.

— Конец связи.

* * *

19 августа 1991 года, 7 часов 12 минут

— Егоров, ты чего такой сумрачный? — спросила Наташа, приподнимаясь на подушке.

— Да так…

— Нет, не так! Я хоть пару часиков вздремнула, а ты совсем не спал, я же вижу!

Вон, окурков полная пепельница!

— Минздрав предупреждает…

— Володя, прекрати! Что с тобой?! Тебя что-то тревожит.

— Нет.

— Не ври! Я что, не знаю, когда ты врешь? Да я это просто чувствую! И где ты бродил, пока я спала? Я же слышала, ты просыпался…

— Курить.

— А чего тебе здесь не курилось?

— Да захотелось вот выйти, — улыбнулся мужчина. — По самой что ни на есть нужде.

— Да? А почему у тебя глаза такие тревожные?

— Это с недосыпу.

— Так кто тебе спать мешает?

— Никто, малыш, не заводись…

— Да не завожусь я, Володька… Просто… Просто мне тебя жалко… Тебя мучит что-то, сильно мучит, и не только сегодня, ты думаешь, я не замечаю ничего?

Когда ты вдруг сказал пять дней назад нам с Алькой: «Собирайтесь!» — я ведь ничего у тебя не спрашивала, даже куда едем, я была просто счастлива, что хоть раз за столько лет уедем, отдохнем вместе… Подумала, ты устал, а тут, в тишине, развеешься, рыбку половишь, отоспишься и снова веселым станешь…

Знаешь, Егоров… Вот что я заметила: ты давно перестал быть веселым… Очень давно. Раньше, даже когда из Афгана в отпуск приезжал, у тебя улыбка с лица не сходила… Нет, я не то говорю, ты и сейчас улыбаешься обалденно, вот только…

Только глаза у тебя усталые, смертельно усталые глаза, и они никогда не улыбаются, и я совсем измучилась от этого… Не знаю, чем ты сейчас занят по работе, но нужно что-то делать, тебе или мне… Ведь у тебя колоссальное нервное напряжение, я же чувствую, оно копится, оно выхода не получает, и я боюсь, ты когда-нибудь просто свалишься — с инфарктом или чем похуже! Егоров, так нельзя!

Нельзя! Плевать я хотела на всю вашу контору и государственную безопасность в целом, если они так к тебе относятся, что ты улыбаться разучился! В конце концов, это нечестно быть таким и несправедливо, ни я, ни Алька этого не заслужили, Егоров… Так нельзя… Мы же любим тебя…