Тропа Джексона
Шрифт:
Ох уж этот маршал!
Душу беглеца вновь наполнили страх и лютая ненависть, когда перед его мысленным взором предстало это худое, бледное, цвета пыли лицо. Он почувствовал, что готов умереть и даже принял бы смерть с радостью, если бы заслуга в этом принадлежала кому-либо еще, а не проклятому маршалу. А если бы ему удалось оставить с носом этого прославленного охотника за людьми, он бы с радостью выпил уготованную горькую чашу.
И вот сейчас, когда тропка, извиваясь, вывела его на зеленый гребень холма, он увидел впереди то, до чего так надеялся добраться. Это был небольшой дом, с белыми стенами и красной
Вглядываясь воспаленными глазами в белизну дома сквозь отливающую серебром листву тополей, окружавших жилище, Ларри подумал о процветании и преуспевании. И то и другое для него всегда означало богатство, добытое в качестве трофея и вовсе не обязательно законным путем. Но в данном случае дело обстояло по-другому. Здесь процветание означало, что хозяин, подобно дереву, врос корнями в землю, черпает живительную силу из почвы.
— Да, он оказался прав, — произнес Барнс. — Мы все поднимали его на смех, но он был прав. Причем от начала и до конца. Это верный путь…
Его челюсть отвисла. Разинув рот, он дивился на дом и на эту неожиданно пришедшую ему мысль. Правда, Барнс был слишком вымотан, чтобы надолго удержать ее в усталом мозгу — голова болела не менее мучительно, чем тело. Но где-то в подсознании она все-таки отложилась. Он оказался не прав. Впрочем, понял это только сейчас, а до этого… Можно довольно быстро раздобыть денег, беря людей на мушку. Но деньги — это еще не счастье. Счастье произрастает только на земле, возделанной человеком в поте лица. Как, например, пшеница.
Как бы согласившись с этой мыслью, Барнс кивнул, но затем отрицательно покачал головой. Вот если бы он пришел к такому выводу раньше, когда еще был мальчишкой. Но тогда ему не приходилось, как затравленному зверю, бежать от охотников. И не было перед глазами, как образец для мечтаний, ни этого дома на склоне холма, ни поблескивающих листвой тополей, ни приземистого амбара, ни веселого ручья, с журчанием сбегающего в долину.
А долина была прекрасна. Ее тучная зелень ласкала глаз и будоражила воспаленный мозг беглеца, объявленного вне закона. Если честно, Ларри всегда чувствовал — окажись он в подобном местечке и имей возможность заполучить его в те времена, когда совесть у него была еще незапятнана, он никогда не ступил бы на кривую дорожку.
Барнс тронул коня. Вконец уставший мустанг при виде дома и тополей, казалось, решил, что тут и есть конечная цель их путешествия, он приободрился, ускорил шаг, даже поднял опущенную морду. Последнее показалось всаднику едва ли не чудом: неужели после стольких изнурительных миль безостановочной гонки животное еще в состоянии удерживать голову прямо на длинной, как у лебедя, шее?
Они направились к дому, окруженному тополями. Вскоре тропинка превратилась в дорогу, с которой Барнс мог уже более детально разглядеть ранчо.
Он тотчас же остановил мустанга, хмыкнув от неожиданности.
Глава 2
Это был уединенный уголок.
Похоже, в доме происходило что-то вроде празднества. Интересно, по какому случаю? Как правило, люди в таком количестве собираются только на рождение, свадьбу или похороны.
— Не иначе как Джесси умер незадолго до моего приезда, — вырвалось у Барнса.
От этой страшной мысли он почти забыл о своей ужасной измотанности и о страхе, терзавшем его гораздо больше, чем усталость. Это было бы равносильно тому, будто его поразило молнией. Для чего тогда ему, Ларри, жить, если больше нет такого отличного парня, как Джесси?
Барнс отчаянно замотал головой, отгоняя это чудовищное предположение, и машинально направил мустанга вперед. А пока конь пробирался к дому, думал о человеке, сравнить которого по силе, ловкости и быстроте движений мог разве что с леопардом. Ему вспомнилось его тонкое, симпатичное лицо, блеск темных глаз и загадочная улыбка в уголках рта. Потом он припомнил его руки — руки кудесника, которые могли творить чудеса и всегда были чем-то заняты.
«Эх, если его не стало, мир уже никогда не будет таким, каким был при нем! Другого такого замечательного парня больше уже не дождаться!» — подумал Барнс.
Но вдруг до него со склона, только что оставленного им позади, вновь донеслись голоса и лай собак, нахлынувшие как приливная волна. Он опять пришпорил мустанга, заставив его быстрее переставлять заплетающиеся ноги. Что-то надо было срочно предпринять. Дом Джесси казался ему последним прибежищем.
Ларри подогнал лошадь под сень тополей, спешился, бросил поводья и, пошатываясь, направился прямо к нему. Но он был настолько измучен, что даже не пошел к двери, а просто, как слепой, вытянув перед собой руки, поплелся к ближайшему окну. И то, что увидел за ним налитыми кровью глазами, никак не походило на похороны. В комнате было полно мужчин и женщин, и их смех убедил Барнса в этом окончательно. Значит, происходит что-то другое? Рождение?
Это вполне возможно. Однако мужчины не торопятся с поздравлениями, когда на свет появляется ребенок. Женщины-соседки могут собраться, чтобы радоваться по этому поводу. Это — да! Только не мужчины! Но они тоже были здесь, слоняясь по комнате с глупыми и довольными лицами.
В чем все дело, стало ясно, когда Барнс подкрался ко второму окну. Увиденное здесь поразило его в самое сердце. Это была девушка в белом платье, с белыми цветами в руках и белой вуалью на голове. Лицо у нее было настолько прелестным, что лично Ларри показалось ослепительно прекрасным.
И тут он вспомнил, что уже слышал о ней. Не скупясь на детали, ему рассказывали об этой девушке приятели, которые настолько путались в словах, что все сказанное ими казалось нелепицей. Как описать то, что не поддается никакому описанию?
Она не была Венерой. Не была и королевой красоты. Просто хорошенькая. Но было в ней и нечто другое, гораздо более существенное, коли в данный момент, положив руку на распятие, она клялась в верности гибкому, стройному парню с симпатичным улыбающимся лицом и с грацией дикой кошки.