Тропа гнева
Шрифт:
— Ну… — Сын Гистаспа посмотрел на Гобрию. Гобрия посмотрел на Датиса. Датис посмотрел на воинов и рявкнул изо всех сил:
— Костер-р-р!..
Персы сложили в кучу кусты колючки, стебли тростника, хворост и разожгли пламя. Столб черного дыма медленно поплыл в знойное бледно-голубое небо. Дарий и Гобрия, не сводя глаз с противоположного берега, чего-то ждали. На той стороне, над зарослями тростника, возникло серое облачко. Постепенно. оно выросло, потемнело, в небе повис еще один столб черного дыма.
— Это он! — воскликнул Гобрия. Сын
Через некоторое время на реке показалась большая черная лодка. Увлекаемая быстрым течением и подгоняемая ударами весел, она проплыла между островами, пересекла бурную стремнину и пристала к отмели под обрывом. Четыре массагета, облаченные в ярко-красные одежды, вылезли на сушу и зашагали к палатке персидского царя.
Сын Гистаспа восседал на пышном ковре, придав осанке величие. Справа от него расположился Гобрия, слева — Датис, другие военачальники и приближенные сидели за ним полукругом.
Телохранители царя, застывшие у входа, с лязгом скрестили мечи перед самым носом знатного массагета, прибывшего в лодке. Массагет поднял руку. В ней сверкнула золотая пластинка с изображением Ахурамазды в крылатом солнечном диске.
— Именем бога и царя! — взволнованно воскликнул массагет.
Персы сунули мечи в ножны и отступили. Массагет вошел в шатер и пал ниц. Гобрия подмигнул царю.
— Подойди ко мне ближе! — пророкотал сын Гистаспа.
— Бахрам, старейшина рода Орла, приветствует повелителя мира! — проговорил хорезмиец, не поднимая глаз. Он пополз по ковру, проглотил слюну, выступившую на губах, и припал к сапогу царя персов долгим поцелуем. Видя такое изъявление покорности, сын Гистаспа милостиво улыбнулся.
— Я доволен тобой. Подними себя.
Бахрам сел и приложил руки к груди. Чей-то голос прокаркал:
— Привет тебе, старейшина рода Орла!
Бахрам увидел горбуна и затрепетал. Неужели перед Бахрамом тот человек в рваном сером плаще, что пришел к нему однажды с купцами Бактра? Ныне одежды его роскошны, он восседает но правую руку величайшего в мире царя. Бахрам, воздев руки, от всего сердца возблагодарил богов за то, что они свели его по одной тропинке с такими благородными мужами.
— Скажи, что ты делал после моего ухода? — спросил горбун.
Бахрам вынул из-за пазухи шнур с узлами и подал его мудрецу.
— Шах-Сафар откуда-то узнал о ваших замыслах и послал гонца за Аранху, чтобы все были готовы к вашему приходу. На шнуре четыре узла. Они означают! «Персы идут на массагетов».
— Что?! — Гобрия стиснул шнур и вытаращил глаза. — Массагеты готовы к битве?
— Нет, господин. Гонца я отослал обратно. Мы оцепили берег и не пропустили за реку ни гонцов, ни купцов, ни пастухов. Никто не ждет вашего прихода.
— О! — Гобрия вздохнул с облегчением. — Ты поступил мудро. Готов ли ты и в дальнейшем нести службу повелителю ариев?
— Я — копыто царского коня! — пылко воскликнул Бахрам. — Я стрела, выпущенная из царского лука! Приказывайте, и я совершу то,
— Да благословит тебя Ахурамазда! — Гобрия осенил Бахрама движением ладони. — Слушай. Нам плохо ведома страна, лежащая по ту сторону Окса, или Аранхи, как вы говорите. Укажи нам все дороги. Разошли своих лазутчиков по стойбищам, чтобы они узнавали, о чем думают люди. Итак, отныне Бахрам — острое, всевидящее око его величества. Согласен ли ты на это?
— Душа моя предана вам, как и мое тело!
Бахрам порывисто схватился за сердце и в самозабвении закрыл глаза.
— Властелин мира доволен тобой, — проговорил Гобрия важно. — Он дарит тебе хитон со своего плеча и звание наместника страны, что лежит между Аранхой и Яксартом.
— Да будет так! — Сын Гистаспа стукнул кулаком по колену. — Писец! Напиши от моего имени указ о назначении Бахрама царем четырех массагетских племен!
Телохранители бережно сняли с плеч царя хитон из синего шелка. Сияние алмазов ослепило Бахрама. На его глазах выступили слезы.
— Клянусь нести тебе службу до последнего вздоха!
— Слушай, — продолжал Гобрия. — Сегодня греки начнут строить мост. Иди на тот берег, собери своих воинов. Охраняйте переправу до тех пор, пока мы, персы, не перейдем через реку. Не подпускайте к Аранхе ни одного человека, враждебного нам. Понял ты меня?
— Слушаю и повинуюсь.
Бахрам еще раз облобызал ногу царя и поспешно отправился на тот берег. После его ухода горбун повернулся к царю и протянул ему шнур Шах-Сафара.
— Ну как?
Дарий разразился проклятиями и приказал Датису:
— Схвати вонючего хорезмийца и посади его на кол! И Омарга! И Томирис! Брось голову этой коварной женщины в мех с кровью, как она когда-то бросила голову Кира!
— Ты что? — Горбун предостерегающе поднял руку. — Тогда взбунтуются все хорезмийцы, дербики и саки-хаумаварка! Они ударят нам в спину, и поход сорвется,
— Что же, оставим их без наказания?
— Нет. Прикажи воинам, чтобы связали триста самых знатных хорезмийцев и отправили их в Марг. Сейчас же пошли гонцов к сатрапам Согда и Бактра, чтоб они взяли заложников от дербиков и саков-хаумаварка. Так мы свяжем эти три племени по рукам и ногам. Ни Шах-Сафар, ни Омарг, ни Томирис не посмеют выступить против нас.
— О! — радостно улыбнулся Дарий. — Ты мудр, как Ахурамазда! Эй, Мегабаз!..
Вечером по дороге в Марг отряд конных персов погнал плачущих от горя заложников из видных хорезмийских родов. Шах-Сафар рвал на себе волосы: все пропало, изменник Бахрам обманул их, как шакал глупых уток! Омарг и Томирис под покровом темноты сели в лодки, поставили паруса и отплыли на юг.
Горбун люто ненавидел Томирис. Но еще более ненавидел он всех массагетов. И ради большой местн он поступился малой. Поступился на время. Настанет час, и Гобрия своими руками огрубит голову Томирис. Это будет тогда, когда войско Дария разгромит заречных саков. Так думал горбун, отпуская царицу дербиков из лагеря.