Тропами горного Черноморья
Шрифт:
Пожалуй, такую "психическую атаку" в подобных ситуациях надо применять и впредь. Ловлю себя на том, что мне было очень приятно вырасти в глазах туристов в этакого избавителя. Знали бы они, что я просто со страху кинулся на рыкающих зверюг!
Приветливые имеретины радушно приглашают нас на ночь. На их очаге греем себе чай, завариваем кашу, разогреваем мясные консервы. Быстро темнеет, на глубокое черное небо высыпают острые звезды. Становится холодно. Укладываемся на нары, плотно-плотно друг к другу, чтобы было теплее.
НА ВЕРШИНАХ АИБГИ
Утро обжигает холодом и светом. Спокойны дальние хребты.
– Троп к вершине много,- говорят имеретины.
Да, пожалуй, даже слишком много. Весь тыльный луговой склон Аибги буквально исчерчен горизонтальными коровьими тропами. И понятно, почему. Не хочется пасущимся коровам ни набирать лишнюю, ни терять набранную высоту.
Вот и возникают вдоль склона горизонтальные тропки, так что он становится похожим на ступенчатую модель-горку, пособие для изучения топографических горизонталей.
Пересекаем "коровью топографию" поперек, пользуясь тропками, как ступеньками лестницы, а где их нет - скользим по траве и пытаемся хвататься руками за нее - при этом то и дело в ладони впиваются колючки.
Рядом со мной тяжело пыхтит Тонночка. Она словно преобразилась - ни слов, ни криков: ее совершенно опьянили цветы. Кругом красиво и крупно цветет высокотравье. Синие и лиловые акониты и дельфиниумы, золотистые, как подсолнухи, девясилы. Особенно густы и чисты от колючек травы на кручах, недосягаемых для выпаса. Тут красуется и главное чудо высокотравных субальпийских лугов - ядовитая для скота лилия монадельфум - царственное растение в человеческий рост высотой. На каждом несколько цветов-рупоров благородного и нежного кремово-желтого цвета. В них покоятся на сильных ножках бархатистые черно-лиловые тычинки. В глубоких раструбах сверкают бриллианты росы. От лилий исходит дурманящий, сильный, как у магнолии, запах. Такая красавица могла бы быть гордостью любого парка. Рядом с лилиями встречаются исполинские зонтичные борщевники - эти достигают и полутора человеческих ростов. Что, если притащить с собою такого гиганта целым в туркабинет и весь его ствол засушить, поставить в углу? Будет живая иллюстрация мощи субальпики!
Выше травы мельче, но ковер их гуще, в нем сияют уже знакомые мне по Ачишхо астранции и рябчики, белоснежные или с чуть розовым отсветом ветреницы - анемоны; задорно пестреют первоцветы - примулы; золотыми, как у наших купальниц, но мохнатореснитчатыми чашечками сияет сон-трава. А вот и синие бокальчики более крупных, чем на Ачишхо, генциан.
И совсем уже недалеко от вершины - вычурный лиловый цветок с изогнутыми вывернутыми лепестками. Это водосбор, аквилегия - таким тоже могли бы гордиться садовые клумбы. За пазухой каждого лепестка искрятся капли росы.
Все устали. Временами советую:
– Меньше пыхтеть, раскачиваться, хвататься за склон руками - все это утомляет. Мягче, пружиннее шаг - пусть устают только мышцы ног, это легче для сердца. Скоро, скоро вершина.
Хочется, чтобы подход к вершине выглядел торжественно, чтобы у ее подножия все изменилось и сама она высилась бы над неким цоколем, словно памятник на пьедестале. Но на Аибге ничего подобного нет. Вверх уходил все тот же крутой,
Всему, однако, бывает конец. Все тот же косой склон прерывается страшными пропастями - словно от целого хребта кто-то ножом откромсал добрую его половину. При всей долгожданности выход на гребень - полная неожиданность. Да, выше нас теперь только синее небо. Но ниже, но дальше...
Метров на двести под отвесом расположилась огромная циркообразная чаша - кресловина с вертикальными стенами и привольным луговым дном, на середине которого лежат обширные, еще недотаявшие снежники. Дно цирка - балкон над следующим ярусом круч. Создается ощущение полета всего этого горного мира над лежащими внизу долинами.
К северу от Аибги в новом повороте развернулся Главный Кавказский хребет - такие обманчиво близкие здесь пирамидальные и трапециевидные вершины Псеашхо. У них непривычный вид. Все приобрело новую глубину, и за Трапецией и за Сахарной головкой пристроились, образуя ощеренные вверх пилы, новые, раньше нам не видные пики. Отошел на задний план так поражавший с Ачишхо великан Чугуш, но зато яснее стала видна пильчатая цепь неведомых крутостенных пиков правее, между Чугушом и Псеашхо - она кажется фантастическим, неприступным царством.
Какая награда за испытанное напряжение! Словно у гор торжество, словно в нашу честь выстроилось на параде все это воинство снеговых и скальных пиков.
Аибга ближе к более высоким заснеженным частям Главного хребта, чем Ачишхо, и поэтому с нее особенно удобно, словно с бельэтажа, любоваться этими громадами.
А вот и Ачишхо. Теперь он похож на пологий каравай. Зубцы его краснополянского отрога, такие отчетливые и внушительные, если смотреть на них из поселка, отсюда кажутся незначительными деталями на фоне больших расплывчатых хребтин.
Пересчитываю вершины Ачишхо. Узнаю наши кругозоры, Эстонские поляны и хребтик с тропою Хмелевского.
Вон серое пятнышко под гребнем - осыпь. А это что за точка? Да это же домик. Метеостанция! Она видна нам через добрую дюжину километров.
Нельзя считать, что знаешь хребет, пока не осмотришь его со стороны. Только теперь Ачишхо стал нам виден весь, со всеми отрогами и пазами, знакомый и добрый. Немало уточнений придется внести в казавшиеся такими точными кроки!
Непонятно было одно: почему мы не видим Красной Поляны? Значит, мы на какой-то вершине, невидной из поселка.
Рядом высится еще пик, кажется, даже большей высоты, чем тот, на который мы взобрались. Чтобы перебраться на него, спускаемся по пологому гребешку к седловине и лезем круто вверх по каменистому гребню. Думали, вот и вершина... Ан нет, второстепенный ложный зубец, то, что альпинисты выразительно называют жандармом (он караулит главную вершину).
Но вот и вершина. Под нами второй, столь же огромный и заснеженный цирк. Пожалуй, что-то подобное я видел в верховьях Ачипсе, только здесь все суровее и грандиознее.