Тропинки в загадочный мир [с иллюстрациями]

Ковшарь А. Ф.

Не менее часа всматривался я в окружающие камни, ничего. Потеряв надежду, собрался уже уходить, как вдруг заметил того, кого так тщетно высматривал. Невесть откуда взявшийся серпоклюв в какой-то нерешительной, напряженной позе стоял среди камней всего в тридцати-сорока метрах от меня. Вся его согбенная, как будто скорбная, фигурка выражала напряженную внутреннюю борьбу: ему явно надо было куда-то пройти, но грозная опасность в виде торчавшего вблизи человека с биноклем заставляла подавлять в себе это желание.

Каждый, кто хоть раз в жизни искал гнездо птицы, поймет мое ликование. Всем своим поведением серпоклюв подтверждал: гнездо есть и где-то близко! Теперь нужно только терпение. От мысли, что скоро я увижу гнездо серпоклюва, сердце забилось чаще.

Но ликование было

преждевременным. Постояв минут десять на одном месте, птица сделала короткую пробежку и снова застыла в той же нерешительной позе. Через четверть часа все повторилось, затем еще и еще. Спустя час серпоклюв стал разнообразить маневры. После очередной пробежки он вдруг сел и, распушив перья, как это делают наседки, застыл на несколько минут. Неужели гнездо? Но внутренний голос предостерегал: не торопись, если это гнездо — оно никуда не денется, а если нет? И действительно, просидев минут пятнадцать, серпоклюв как ни в чем ни бывало, встал и, перебежав метров на пять-семь, снова уселся поудобнее. Это был хитрый маневр, рассчитанный на нетерпеливого врага. Прошло полтора часа. Прилетел второй серпоклюв, и тактика отвода от гнезда опять изменилась. Теперь птицы двигались каждая в своем направлении, иногда навстречу друг другу. Поравнявшись, продолжали свой путь, и следить за обеими удаляющимися каждая в свою сторону птицами становилось невозможно. А попробуй угадай — какая из них пойдет к гнезду?

Между тем резко ухудшилась погода. От ясного безоблачного неба не осталось и следа. Тяжелые свинцово-серые тучи затянули гребни окружающих хребтов и постепенно спускались все ниже. Вот уже отдельные разорванные клочки их поползли по галечнику, время от времени скрывая от глаз птиц. Утренняя прохлада сменилась промозглым холодом, пробиравшим до костей. Продолжать наблюдения стало не только бесполезно, но и опасно: птице срочно надо пройти на гнездо, а то яйца остынут. Покидая в спешке галечник, я уносил с собой невольное уважение к этим самоотверженным родителям, восхищение их упорством и изобретательностью в защите своего еще не родившегося потомства.

К вечеру пошел снег, и наутро вся речная долина была покрыта сплошным белым покрывалом. Первым моим желанием было бежать на галечник и посмотреть, как там серпоклювы? Прельщала и легкая возможность найти гнездо: ведь сидящую на нем птицу должно быть хорошо видно на фоне белого снега. Но боязнь погубить яйца или птенцов одержала верх, и на галечник я пришел только в полдень, когда солнце уже достаточно прогрело воздух, а от снежного покрывала остались отдельные клочья и лоскуты. От земли и камней поднимались густые испарения, они тут же скапливались в какое-то подобие микрооблаков, а те в свою очередь — в настоящие облака, которые «пешком» передвигались по дну долины, скрывая на время то один, то другой участок галечника.

Подходя к вчерашнему месту, я как раз и попал в такое густое «пешее» облако. Видимость внутри него была не более тридцати-сорока метров, и я не без труда нашел свои ориентиры — три валуна у излучины реки и рядом с ними колышек, специально вбитый накануне. Тотчас поставил палатку и привел в «боевую» готовность 60-кратную подзорную трубу.

Теперь густой туман, бывший еще несколько минут назад моим верным союзником, стал помехой. Пришлось ждать. Через полчаса, когда туман стал редеть и видимость увеличилась, я начал тщательный осмотр галечника. И вот после получаса бесплодных поисков долгожданная удача: в поле зрения трубы явственно видны спина, шея и голова сидящего серпоклюва! Птица не отличалась от окружавших ее камней, и даже яркая черная подковообразная полоса поперек зоба и «маска» вокруг клюва воспринимались как глубокие тени между камнями. Особенно незаметным становился сидящий серпоклюв, когда прятал под крыло свой длинный изогнутый клюв.

Радость тут же сменилась сомнением: а вдруг это опять уловка, как и вчера? Оставалось ждать, используя время для твердого запоминания ориентиров: по опыту я знал, как трудно будет найти это место, когда птицы на нем не будет. А ошибка даже на один метр может привести к гибели содержимого гнезда под каблуками сапог.

Минуты ожидания казались долгими. Сидящую птицу

несколько раз скрывал туман, но она и не думала покидать свой пост. Через час в поле зрения трубы появился другой серпоклюв, направлявшийся в сторону первого. Сидящий встал, потянулся и быстро отбежал. Пришедший сел на его место, распушил перья и сделал несколько качков взад-вперед, как делают обычно наседки, усаживаясь на гнездо. Сомнений быть уже не могло — это гнездо! Но даже подойдя на два-три метра к месту, которое я запоминал в течение добрых полутора часов, я долгое время ничего, кроме камней, не видел. Лишь минут через десять как будто кто-то навел фокус в моем глазу: прямо передо мной четко обозначилась маленькая круглая ямка с четырьмя пятнистыми яйцами, лежавшими острыми концами к центру. Она была вымощена мелкими, не больше лесного ореха, камешками, по всей вероятности, принесенными самой птицей, так как рядом с гнездом в таком количестве мелких камешков не было. Хозяйки гнезда и след простыл. Она убежала, как только я вышел из палатки. В течение нескольких минут, которые ушли на измерение и описание гнезда и яиц, серпоклювы не подавали никаких признаков жизни. По всей вероятности, они молча наблюдали за мной со стороны.

Эта «вежливость» хозяев навела на мысль провести у гнезда суточное дежурство. Попросив направлявшегося в лагерь практиканта принести мне к вечеру сухой паек и спальный мешок, я поспешно забрался в палатку, плотно застегнул ее и принялся за наблюдения. Едва стихли шаги уходящего человека, серпоклюв показался в поле зрения трубы всего в пяти-семи метрах от гнезда. Не обращая внимания на палатку, он смело прошел к яйцам и деловито, по-хозяйски уселся на них. Несколько минут он сидел как будто настороженно, высоко подняв голову и держа клюв чуть наклонно вниз. Но вскоре, как бы устав, уронил голову на грудь, а затем положил ее на спину, спрятав под крыло.

С этого мгновения птица как будто растворилась среди камней, большинство из которых были такого же светло-серого цвета, как ее спина, и такого же размера, как ее туловище. Особенно трудно было увидеть птицу после очередного отдыха от трубы, смотреть в которую, не отрываясь, не было никаких сил: глаза начинали слезиться и контуры предметов постепенно расплывались. Несколько секунд передышки восстанавливали зрение, но вселяли сомнение — птица ли этот серый округлый предмет? Сомнение исчезало, но вскоре снова набегала слеза — и все повторялось сначала.

Потянулись томительно долгие часы ожидания. Странная вещь человеческая психика: наблюдение за поведением птицы на гнезде, само по себе очень увлекательное, становится невыносимым, если птица ничего не делает. Полное отсутствие какого бы то ни было действия со стороны наблюдаемого объекта способно вывести из себя даже самого спокойного и терпеливого человека.

Серпоклюв просидел на гнезде совершенно неподвижно минут сорок. Затем развернулся головой в другую сторону и снова замер на такое же время. Только через полтора часа его сменила вторая птица, которая вела себя так же, как и первая. Заступившая на вахту в 18 часов 20 минут самка осталась в гнезде на ночь.

Около 19 часов солнце ушло за ощетинившийся остроконечными тяньшанскими елями западный склон. На галечник легла тень, и царившая здесь сырость стала ощущаться острее. Вскоре с верховий ущелья потянул ветерок и стало по-настоящему холодно. Кое-как дождавшись густых сумерек, когда и птица и камни слились в однообразную серую массу, я с облегчением забрался в спальный мешок.

Утром самец сменил самку на гнезде только в 7 часов 24 минуты. В дальнейшем «смена караула» происходила раз в один-два часа. Всего за сутки птицы сменились на гнезде семь раз, при этом яйца оставались без обогрева не более одной-двух минут. Самка провела на гнезде примерно вдвое больше времени, чем самец. Обе птицы сидели в гнезде неподвижно, лишь изредка принимались чистить перья или, не вставая, подбрасывать под себя мелкие камешки, до которых могли дотянуться клювом. За сутки наблюдений я ни разу не слышал голоса серпоклювов, так как их ничто не беспокоило. Все эти «мелочи семейной жизни» серпоклюва были новыми для науки, так как никто еще не дежурил сутками у гнезда этой редкой птицы.