Тропой чародея
Шрифт:
— Надо повесить его обратно на дуб, — предложил Ядрейка. — Пусть висит там, как желудь.
— Зачем нести, вешать? — не согласился Гнездило. — Отрубим голову, как гадюке, и конец.
Он и правда взялся было за меч. Его остановил Беловолод:
— Но он же совсем ослабел, впал в беспамятство. Разве можно карать такого?
— Нельзя, — не раздумывая согласился Ядрейка и присел на корточки возле Огненной Руки. — Попался ты мне, Иван, на крючок. Говорил я тебе: не трогай Ядрейку. Не послушался, тронул, леший тебя бери. Но как же ты на дубе повис?
Можно было подумать, что после долгой разлуки встретились и разговаривают старьте добрые друзья. Правда, говорил один Ядрейка, Иван Огненная Рука только стонал.
Этот разговор прервал Роман, приказав:
— Всем, кроме охраны, спать. А завтра я решу, что с ним делать.
Назавтра Иван Огненная Рука очнулся, лежал на медвежьей шкуре и уныло и хмуро смотрел вокруг себя. Его накормили, напоили, и Роман приступил к допросу.
— Ты кто? — спросил он строго.
— Иван Кривошей. Оружейник. Делаю щиты, тяну проволоку для кольчуг.
— А почему тебе дали кличку Огненная Рука?
При этих словах маленький человечек побледнел, закрыл глаза. Лоб у него покрылся потом. Стоявшие вокруг дружинники затаили дыхание. Каждый из них хотел услышать, что скажет в ответ Иван Огненная Рука. Но тот молчал.
— Ты — вор и разбойник, — продолжал Роман. — Твоим именем пугали детей. Но божье терпение кончилось, и ты поскользнулся на крови, пролитой тобой. Отвечай, собака, где твои вороны и совы, питавшиеся человеческим мясом?
— Наверное, они подались в пущу на левый берег Березы, — тихо проговорил Иван Огненная Рука. — Седмицу назад мы напали на купеческий караван, взяли богатую добычу.
— А что с купцами?
— Мы их бросили в омут. А потом, деля купеческое багино [37] , передрались между собой. У меня уже давно были враги… На купеческих стругах было много амфор с ромейским вином. Всю ночь мы пили, а утром я проснулся висящим на дубе. Лучше бы они убили меня сонного.
Иван Огненная Рука говорил это без страха, но с великой тоскою.
— Почему ты, оружейник, стал разбойником? — не отступал, допытывался Роман.
— Что я могу сказать? Не знаю… Когда я был маленьким, старая колдунья нагадала моему отцу, что умру я смертью гадюки, а я подслушал их разговор.
37
Багино — добро, богатство.
— Что это за смерть такая?
— Гадюка меняет, сбрасывает с себя кожу. Так вот колдунья нагадала, что я встречу смерть без своей кожи, снимут ее с меня, живого, перед смертью. Напугало меня то предсказание, каждую ночь о нем я думал, не мог спать спокойно. Как подумаю о тех муках, которые меня ожидают, сердце обмирает, перестает биться. Богу молился, просил, чтобы он пожалел меня. Но страх не проходил, точил душу. И тогда я сбежал от отца, сбежал из дома, пошел в пущу, в темные дебри, подальше
Он умолк, лизнул красным языком сухие обветренные губы.
— Сам с живых людей кожу сдирал? — грозно спросил Роман, и вся дружина привстала на цыпочках и затаила дыхание, желая услышать, что ответит Иван Огненная Рука.
— Нет. В омут, в водоворот бросал, на деревья подвешивал, но кожу не сдирал, — спокойно проговорил тот и после короткого молчания попросил, глядя на Романа: — Убей меня, добрый человек!
Все устремили свои взгляды на воеводу. А тот постоял, подумал, комкая бороду, и глухо сказал:
— Я не бог, чтобы карать тебя страшным судом. Рыболов, — позвал Ядрейку, — ты на березе висел?
— Висел, воевода, висел, — ответил с готовностью Ядрейка.
— Тогда отдаю этого разбойника тебе. Отомсти ему за боль и обиду. Можешь убить его, если захочешь. Бери меч и убей.
Теперь взгляды дружинников обратились на Ядрейку. Кто-то подал рыболову меч. Ядрейка взял меч, неуверенно повертел его в руках. Иван Огненная Рука ждал, стоя рядом. Все расступились, чтобы дать простор для замаха.
— А, леший тебя бери, — сердито сплюнул Ядрейка, всадил острие меча в песок и, отойдя к речному обрыву, крикнул оттуда: — Лучше возьму-ка я свои рыболовные крючки и наловлю тебе рыбы, воевода!
Шумела река. Шумел лесной ветер. Все молчали.
— Дай, воевода, я ему голову сниму, — сказал вдруг один из дружинников, полноватый телом и бледнолицый парень. Огоньки горели в его серых глазах.
— Ты знаешь Огненную Руку? — внимательно посмотрел на него Роман.
— Первый раз вижу, — ответил дружинник.
Роман немного помолчал, потом твердо проговорил:
— Собираемся в дорогу. Ты, — показал на бледнолицего дружинника, — возьмешь весло, а рядом с тобой мы прикуем к веслу Ивана Огненную Руку. Пусть гребет до самого Киева. Там посмотрим, что с ним делать.
Снова поплыли по Березе: Река неустанно несла свои воды на юг. У самого берега, в тонкой длинной траве, настороженно стояли серо-синие щуки, подстерегали добычу. Когда какая-нибудь рыбья мелочь, заигравшись в веселых струях, подплывала к ним слишком близко, раскрывались и щелкали огромные острозубые пасти.
Ивана Огненную Руку приковали, как и приказал Роман, к тяжелому веслу. Бывший разбойник сидел с мертвым лицом. Дружинники тайком бросали на него любопытные взгляды. Всем хотелось сейчас узнать, о чем думает этот головорез, что терзает его сердце — раскаяние или холодная злоба волка, попавшего в яму-ловушку. А Иван Огненная Рука, не обращая внимания на эти взгляды, чувствуя на руках лишь тяжесть цепей, вспоминал, что с ним уже было такое, однажды в Друтеске его схватили, надели ошейник, ручные и ножные кандалы и посадили у входа в местную церковь. Куницей называется такое место и такое наказание. Каждый, кто хотел, мог плюнуть тогда ему в лицо или хлестнуть веревкой от церковного колокола, которая висела рядом на крюке.