Тропой смелых(изд.1950)
Шрифт:
— Ребята!..
Лёня оглянулся на этот вскрик и увидел, как подрубленное дерево, занявшееся огнем, наклонилось, растопырив ветви, и падает прямо на Мишу. В тот же миг и Дима заметил это. Они с Лёней одновременно бросились к товарищу. Но их опередил Павел. Он подбежал к Мише и, рванув его на себя, отбросил
Миша вытаращил глаза, хотел что-то сказать, но только проглотил слюну. И Лёня ничего не вымолвил, а Дима по инерции повторил: «Ребята!» Лишь после этого Лёня пробормотал:
— Димус! А?
— Ну! — сказал Миша и добавил только: — Эх…
7. Только вперед
Огневая работа закончилась лишь ночью. Пламя не погасло, не отхлынуло, а, дойдя до просеки и измучившись в борьбе с людьми, истощилось, побледнело, сникло. Желтые языки его неуверенно подымались то тут, то там и, шатаясь, клонились вниз и падали. Шипели и потрескивали обуглившиеся деревья. Все застилал дым.
Старик повел ребят в дом сына. Сам лесник с группой рабочих остался на пожарище. Надо было следить, чтобы огонь не разгорелся, не перекинулся дальше. Павел пошел с ребятами.
— Я с вами переночую да провожу немного.
— Вы уже на практике? — спросил Лёня. — Вы нам даже и не объяснили, как вы на пожар попали.
— Да ведь некогда же было, голова! Что же, мы с тобой сели бы разговоры разговаривать, а кругом люди с огнем воюют!.. А появился я с торфяника. Мы там с товарищем были.
— А разве геологи на торфяниках работают?
— Они везде работают. Вот отдохнем, я вам про этот торфяник расскажу.
Они подходили к малюсенькому прудику. На берегу его, у невысокой, поросшей черемухой и травами плотины стоял огороженный пряслами дом.
— Вот вам гостиница наша, — сказал дед, и было видно, что ему эта «гостиница», дом сына, очень нравится. — Поплещемся-ко.
Вода в прудике была прохладная и мягкая. Залез бы в нее — и не вылезал.
Старушка, остававшаяся дома, понаставила на стол столько всякой стряпни, что тарелкам едва хватало места. Но странно: аппетита не было. Ели вяло, нехотя. Во рту не исчезал сладковато-горький дымный вкус. Глаза резало, веки слипались, и от этого глазам было еще больнее. Руки дрожали от усталости.
Игнатьич — так звали старика — рассказывал старушке о пожаре. Она скорбно покачивала головой, прижимала руки к животу, как будто он болел, и вздыхала:
— Охти, охти!..
— Изрядно горел, — скребя бороду, говорил Игнатьич. — Помню, однако, годков сорок назад лес у нас занялся — куда пуще. Аж земля кругом вся корчилась. Сразу-то упустили, а потом ухватить не смогли. Нынче-то вот эти соколята упредили всех. Лихие хлопцы. Пионеры, вишь. Ну, конечно,
Узнав, что не кто-нибудь, а вот эти самые пареньки, что пришли с дедом, первые заметили пожар, предупредили о нем и потом трудились рядом со взрослыми, старушка засуетилась, стала всплескивать руками:
— То-то я смотрю… то-то вижу… — И, не объяснив, что такое она видит, старушка начала подставлять им разную снедь: и мед, и варенье, и шанежки, и сливки.
Это было очень приятно: на них смотрели как на героев, и ребята, даже порозовев, благодарили хозяйку, но все же вскоре встали из-за стола. Дед отвел их в сарай. Там, под деревянной крышей, лежало свежее душистое сено и было прохладно.
— Эх, и поспите же вы! — сказал Павел.
Ребята как бухнулись на травяную перину, так и уснули и проспали, ни разу не повернувшись, часов двенадцать.
Как не хотелось выбираться с сеновала! И руки, и ноги, и спина ныли, в голове шумело, и противный дымный вкус лип к языку и гортани.
— Давайте уж останемся здесь до вечера, а потом заночуем, — предложил Вова.
Это было заманчиво. Все посмотрели на Павла, а тот — на звеньевого. У Лёни на лице запеклись две крупные ссадины. Он сказал:
— Надо торопиться. Я, например, могу итти. И Миша, наверно, тоже. А ты, Вова, как — не выдержишь?
Вова насупился:
— Почему не выдержу? Просто здесь хорошо, ну и переночевали бы.
— Надо шагать. — Лёня поднялся. — Ты, Димус, как?
— Мне все равно, — схитрил Дима, — вот только Вовке трудно будет…
— «Вовке, Вовке»! — разозлился тот. — Что я, маленький, да? А вот пошли — посмотрим, кто первый захнычет!
Так решился вопрос о выходе.
Старушка напоила ребят молоком, заставила их взять с собой ее стряпни, а Игнатьич рассказал дорогу.
— Придется уж через болото лезть. Пойдете мимо гари вчерашней, вдоль той тропки, по которой прежде шли. В болото зайдете — вправо сверните. А потом напрямки. А на сухое место выйдете — дорогу ищите. По ней уж — до реки. Там деревню увидите, Крутой называется. Вдоль по реке дойдете до Порожной, а за ней Сломино будет. Это, значит, наше село.
— Вы оттуда? — удивились и обрадовались ребята.
— А как же. У меня и фамилия-то такая — Сломин… Уж не в пещеры ли наши собрались?
«Сказать или не сказать?» подумал Лёня. Но Вова подобный размышления считал, видимо, излишними.
— В пещеру, дедушка, — охотно подтвердил он.
— Ну-к что же, ничего, посмотрите, — сказал дед.
— А вы в этой пещере бывали? — спросил Дима.
— Я-то? Бывал, конечно.
— Ну и что?
— А что — «что»? Пещера как пещера. Темно, конечно. Там в старые времена люди разные скрывались: в гражданскую войну партизаны наши, а до того отшельники всякие пребывали — схимники, значит, а бывало и разбойный люд укрывался. Всякие пользовались.