Тропою волка
Шрифт:
В плен попали рейтарский полковник Уваров и полоцкий воевода Косовский. Вся артиллерия арьергарда также была захвачена Крыштопом Сапегой и храбрыми гусарами Кмитича.
Хованскому казалось, что он попал в сущий ад. Ни дня отдыха, ни ночи сна! Литвины атаковывали в любое время суток, их мушкеты могли дать залп из-за деревьев каждой рощи, каждого леса… К атакам армии Речи Посполитой примешивались партизаны, которые могли появиться прямо из-под земли в любой момент. Лишь стены Полоцка спасли гибнущую на литвинской земле армию захватчиков. Уже сидя в городе, Хованский писал царю, что его ратники «не видев неприятельских сабель, бегут
Оправдываясь перед царем за то, что разбит столь малой силой врага, Хованский сразу же по прибытии в Полоцк отписал трясущейся рукой письмо в Москву: «…Неизвестно, от Бога ли это на наши прегрешения или они, литвины, своей злобной хитростью, чародейством и волхованием ужас напустили на нас…» Вспомнились Хованскому и слова Авраама Лесли, сказанные под стенами Смоленска о Жанне д’Арк. «Кмитич — их Жанна д’Арк, — думал, холодея от страха, Хованский, — пока он жив, у меня ничего не получится. Мы обречены в этой стране волхвов и чародеев!» Хованский просил, молил царя о помощи.
Московский монарх в бессильной злобе мял в кулаке листы Хованского и швырял их в угол светлицы. Чем еще он мог помочь?! Откуда брать войско? У него же не рог изобилия! В октябре против Московии выступил этот проклятый отпрыск Хмельницкого Юрий, новый киевский гетман! И тоже при поддержке польско-литвинских сил разбил войско царя под Чудовом. И туда нужно послать подкрепление! Тем не менее Алексей Михайлович наскреб подмогу Хованскому: 893 ратника под началом Максима Ртищева вышло из Моги-левщины. Из Смоленска отправился на запад корпус воеводы Петра Долгорукого о четырех с половиной тысячах ратников. В ноябре этот корпус уже добрался до Шклова — город был пуст, литвины покинули его в погоне за Юрием Долгоруким и Хованским. Кричев, Мстиславль — московиты жаждали также вернуть эти города под царскую руку.
Воевода Юрий Долгорукий выслал из Могилева войска на Кричев и Мстиславль, а полки Максима Ртищева и своего брата Петра — на Шклов. В Шклове была лишь одна рота драгун, и Петр Долгорукий надеялся на легкий захват города. Но… Когда из Смоленска по Днепру московские ратники под командованием полковника Пятикрута перевозили на стругах хлеб и порох в Могилев и Старый Быхов, около Шклова на них напали. Шклов-цы вначале обстреляли струги из пушек, а затем, выскочив на лодках, учинили настоящий морской бой. Московитяне потеряли двадцать одного ратника, в том числе и самого полковника, много оказалось и раненых… Литвины захватили несколько стругов, а остальным пришлось уйти обратно в Смоленск.
Ртищев и Петр Долгорукий обложили Шклов, обстреливали город из пушек, забрасывали его грамотами с предложением о сдаче — все тщетно. В свою очередь защитники города сделали вылазку и после четырехчасового боя разгромили мос-ковитян. Поняв, что легкой прогулки в Шклов не получилось, московские воеводы принялись рыть шанцы и готовить долгую осаду. Но сам Петр Долгорукий при этом не питал никаких надежд. В письме брату Юрию он писал что «шкловцы, жилецкие люди, осаду крепят и хотят сидеть в осаде накрепко; и с твоими ратными людьми ныне к Шклову итти не для чего». Так Петр Долгорукий вернулся в Могилев ни с чем. Но израненный, наполовину разрушенный и сожженный Мстиславль вновь перешел в руки московитян. Как и Кричев. Однако кричевцы согласились сдаться только русским казакам, и 23 ноября в город
Глава 30 Конец Ваньки Пугоря
От вида заснеженных стен Могилева, и в самом деле имевших форму могилы, по спине Кмитича прошел легкий озноб. Сразу вспомнились холодная и долгая зима 1655 года и утомительная бесполезная осада города. И вот вновь — снег, легкая вьюга и опять стены упрямого Могилева. Но время уже было не то, что пять лет назад. Город собирался поднять восстание, под стенами города стоял отряд Багрова, а сам Кмитич лично встретился в Могилеве с бурмистром Язэпом Леоновичем. В Кмитиче, изображающем хромого, в рваной одежде и с отросшей буйной рыжеватой бородой, никто, конечно же, не признал оршанского князя, грозу московского войска.
— Как настрой? — спросил Кмитич первым делом у Леоновича. Тот лишь тяжело вздохнул. Уже менее чем через пару месяцев после вхождения в Могилев царских войск, встреченных хлебом-солью, могилевчане разочаровались в царской власти. Как, собственно, разочаровались и московитяне в могилевчанах. Если жители Могилева полагали, что царь, именующий себя русским и православным, таковым и является, то они жестоко ошиблись. Однако и московитяне, полагая, что православные литвины Могилева должны быть во всем подобны московитянам, также просчитались.
Православие людей Московии не было похоже на православие ни Литвы, ни Руси, как и не было ничего общего между самими московитянами и могилевчанами, да и всеми литвинами. Ни традиций, ни обрядов, ни общих постов, ни святых, ни трактований законов. Московитяне не знали, что такое Деды, Радуница и Купалье. День поминания усопших, когда могилевчане шли на могилы своих предков на Радуницу, ставили на могильный холмик столешницу, накрывая белой скатертью и приговаривая: «Мои родзицели, выбачайте, не дзивицесь, чем богата хата, тем и рада», и начинали обливать могилы медом, вином, выкатывать пасхальные яйца, московиты воспринимали как дикость и еретическое уродливое «латинство».
— Ведь запрещено посещать могилы предков! — говорили московитские «православные». И теперь уже могилевча-не смотрели на них как на дикарей.
На улицах, площадях и даже в церквях между жителями города и московскими «освободителями» то и дело вспыхивали ссоры, порой перераставшие в драки. Похоже, захватчики полностью игнорировали известную пословицу про собственный устав в чужом монастыре, вероятно, считая Могилев своим монастырем. Все отличия от московских правил и традиций захватчики с презрением называли латинством и неправдами польского короля. Спорить с ними было порой бессмысленно — эти люди не умели слушать каких-то там «поляков и литовцев».
Два последних года Леонович обивал пороги начальников московского гарнизона Горчакова, Полиектова и Чекина, разнося многочисленные жалобы. Поначалу московские воеводы, в частности Полиектов и Чекин, как-то пытались помочь разобраться, наказать или приструнить распоясавшихся единоплеменников. В Могилев эти московитяне приехали через Смоленск, поразивший их своей чистотой и величием и обилием храмов различных конфессий. Однако Могилев оказался еще более крупным городом, тоже чистым и убранным. Чего уже нельзя было сказать ныне.