Тропою волка
Шрифт:
В лесу уже царили непроглядные сумерки, а над равниной только-только догорел закат, и небо вдали, там, где оно смыкается с землей, было еще светлым.
Маленький отряд ехал, стараясь держаться у самой кромки леса, сливаясь с тенью, и заметить всадников было непросто. Усталые лошади то и дело норовили перейти с рыси на шаг.
Прошло совсем немного времени, и Сульг почувствовал, что держаться в седле ему становится все труднее.
— Проклятье... — пробормотал он, чувствуя, как плывет перед глазами темный лес и качается земля.
— Илам, сворачивай
Возле небольшого ручья, выбрав укромное место, норлоки расположились на ночь. Тиларм еще раз бегло осмотрел рану, кивнул задумчиво и принялся копаться в седельной сумке, перебирая свои небогатые лекарственные припасы. Кейси разводил костер и вполголоса препирался с Азахом. Сульг, шипя от злости и боли, стянул поврежденную кольчугу и отшвырнул в сторону. Потом, собрав последние силы, поплескал в лицо холодной водой из ручья, смывая засохшую кровь и разъедавший глаза пот. Тиларм уже кипятил на огне воду, бросая в помятый закопченный котелок сухие травы, время от времени сверяясь с написанными на клочке грубого пергамента указаниями. Илам сосредоточенно рылся в мешках, искоса поглядывая на него.
— В животе бурчит, как... Что это ты делаешь, а? Уверен, что это то, что надо? — не утерпел он, наблюдая, как приятель беззвучно шевелит губами.
— Отвяжись, — коротко ответил тот, не отрывая глаз от пергамента.
Илам, чрезвычайно довольный, что Тиларма удалось втянуть в разговор, хмыкнул и оставил мешки.
— Вот что ты бросил только что в котелок? А? Это же были сушеные головы летучих мышей, правда? Мыши? Я точно видел! — Он быстро оглянулся и понизил голос: — Ты гляди... а то после твоего зелья в одно прекрасное утро мы застанем Сульга висящего вниз головой на ветке, и он будет утверждать, что его зовут...
— Я сказал, отвяжись. Какие головы, что ты мелешь?! Ну это толченая вилея, понимаешь? Такая травка, что растет в предгорьях, возле каменного святилища сарамитов. Они собирают ее в определенное время, сушат в тени так, чтобы травы не коснулся солнечный луч, а потом изготавливают отличное снадобье. — Он сильно понизил голос: — Помогает при отравлении ядами.
Илам насторожился. Он бросил мешки и подошел к Тиларму поближе.
— Ядами? — тихо переспросил он, оглянувшись на Сульга. Тот сидел с закрытыми глазами, опершись на ствол дерева.
— Ну да, — негромко отозвался Тиларм. Он убрал пергамент и сосредоточенно уставился в котелок: вода начинала закипать, и на ее поверхности медленно кружились поломанные на мелкие кусочки сухие стебли и метелки вилеи. — Заткнись пока... сейчас нужно досчитать до десяти и снять котелок с огня... Ранение мне кажется странным... Когда я осматривал там, на опушке, это была просто рана, нанесенная мечом. А сейчас, когда прошло не так уж много времени, кожа вокруг нее приобрела оттенок... словно бы синеет, понимаешь? И это синее пятно увеличивается на глазах. Не знаю, почему это. Но когда Нумариит рассказывал о ранах, нанесенных отравленным оружием, он описывал точно так же, понятно?
Илам тихонько присвистнул.
К костру с озабоченным видом приблизился Тирк, за ним шел Кейси, что-то жуя на ходу.
— Твоя очередь готовить, — предупредил Тирк Азаха. — Илам, хватит болтать, проваливай от костра. Иди, глянь, все ли спокойно вокруг. И не забудь: лошади сегодня на твоем попечении.
Кейси закатил глаза:
— Все, можно попрощаться с мечтой о еде! Чем есть его стряпню, лучше голодать до Сторожевой башни!
— Ну так не ешь, — недовольно буркнул Азах, сильно задетый бесцеремонным замечанием. — Тут тебе не дворец дядюшки... с изысканными яствами.
Илам, услышав это, оживился.
— А, Кейси, так ты не ешь? Отлично! Твоя порция отходит ко мне, договорились?
— Какая порция? — кисло поинтересовался тот, наблюдая, как Азах выгружает из мешка скудные припасы. — И при чем тут изысканные яства? Можно подумать, ты их пробовал... У нас остался только черствый хлеб да немного копченого мяса. Все это неплохо бы поджарить на огне, чтоб было не так противно жевать.
— Я как раз собирался это сделать, — отрезал Азах. — Что ж, я, по-твоему, не сумею поджарить хлеб?
— Может, и сумеешь, но рисковать, чтобы узнать, так ли это, я не собираюсь. Отдашь мне мою порцию неприкосновенной. Я сам пожарю.
— Какую — твою? Ты ж только что отдал ее Иламу! Тиларм, на твою долю поджарить?
Но Тиларм был настолько погружен в свои мысли, что не слышал разговора. Он осторожно снял с огня дымящийся котелок и направился к Сульгу.
— Пусть отвар немного остынет и настоится, — сказал он, пристраивая котелок между корней дерева.
Сульг уловил запах перебродивших ягод и прелой листвы и поморщился.
— Буду смачивать в этом настое повязки. Рана не очень глубокая, но... — Тиларм задумался, потом принес свою сумку, уселся рядом и принялся выгружать все, чем обычно снабжал его в дорогу монах-врачеватель: деревянные коробочки с пахучими мазями да сухие травы в маленьких холщовых мешочках.
Сульг, наблюдая за ним, с усмешкой покачал головой.
— Что, утащил из монастыря все аптечные запасы? — поинтересовался он.
— Видел бы ты их запасы! — отозвался Тиларм, аккуратно сняв с маленького сосуда запечатанную воском крышечку и понюхав содержимое. — Сарамиты умеют врачевать! — В голосе его слышалось восхищение, смешанное с легкой завистью. — Не зря за их снадобьями приезжают даже с побережья!
— Слышал, они продают запрещенные зелья? — небрежно поинтересовался Сульг. Он потянулся здоровой рукой за одним из пакетиков и поднес его к лицу. Повеяло сладковатым запахом увядания — так пахли поздние цветы Доршаты в холодный осенний день. Тиларм тут же ревниво отобрал пакет и спрятал в сумку.
— Зелья сарамиты готовят всякие. И запрещенные тоже. Понятное дело, уходят они по особой цене. Монахи и обычные-то снадобья продают не дешево... Что делать, ведь надо же им на что-то жить! — философски заключил он.