Тропы Алтая
Шрифт:
Лишь только он сказал: «Позвольте!», по лицу Свиридовой пробежала легкая и быстрая улыбка.
Лева же вдруг сделал резкие замечания по поводу «Карты растительных ресурсов» и ошеломил этим всех, особенно Вершинина-старшего, но было видно — он заговорил вовсе не ради «Карты». Он должен был сказать какие-то слова, которые коснутся Риты. Что же это будет? Может ли он сейчас ее чем-нибудь задеть? Рита ждала и вспоминала, как она ударила его… Если бы он не отпрянул прочь, она ударила бы его еще раз и еще… А если бы и после этого он ее не
— К сожалению, — сказал Реутский и помолчал, — к очень большому сожалению, я… да!., я должен покинуть экспедицию. Вероятно, завтра же… Я должен был сделать это давно, потому что давно получил извещение из университета. Но события, да, события в нашей экспедиции заставили меня задержаться до сих пор…
Уж не из-за нее ли Лева во всеуслышание объявил о своем отъезде? Может быть, хочет ее удивить? Разжалобить? Какой же глупый! Какой глупый!
— Будучи заместителем декана, — продолжал Реутский, — я считаю, что пора вернуться в университет и студентке Плонской… Да, как заместитель…
— Не имею права возражать… — сказал Вершинин, ему трудно было ради вежливости что-то добавить, ему давно уже хотелось, чтобы Риты не было в лагере, но тем не менее он сказал еще: — Это дело ваше — решать!
«А вдруг он все-таки хороший?» — успела подумать Рита о Вершинине-старшем и сказала:
— Нет! Я не поеду! Я остаюсь! Наверно, все хотят, чтобы я осталась, — да?! Вот я и останусь! — Почувствовала, что какого-то вызова, какого-то раздражения не хватало в ее словах… Она посмотрела на всех по очереди внимательно-внимательно и вдруг подумала: «Все вместе они, кажется, лучше… — Еще подумала и еще подтвердила: — Все вместе — они лучше!»
После собрания к ней подошел Андрей:
— Пойдем-ка…
Отошли в сторону. Сквозь вечерний сумрак и не растаявшую еще тень пожелтевшего деревца на нее смотрели небольшие пристальные глаза.
Рита вспомнила, как Лопарев говорил с нею недавно — схватив ее за руку, сжал, но не мог сделать ей больно… Все они одинаковы, все хватают за руку, а ей не больно!
Но тут же вскрикнула: «Ай», — так сильно сжал ее пальцы Андрей.
Потом он сказал:
— Дошло? Не то еще будет…
Она негромко грустно засмеялась:
— За баловство? Да? Ах, Челкаш, Челкаш! Разве мне до баловства? Ничего-то никто не понимает. Ты тоже…
— Зачем сегодня торчала на скале?
— Ты видел? Был?
— Мое дело… Твое отвечать: зачем?
— Что ты хочешь от меня? Чтобы я разревелась? Да?
— Хочешь уезжать — уезжай вместе с бородкой! Но штучки брось!
— Разве
— Ничего больше.
— Скажи, а что будет, если я уеду? Ты знаешь?
— Конечно…
— Неужели?!
— Чего же тут не знать? — Он пожал плечами.
— Что же?
— Будешь такая, как этот лев — Реутский…
— Почему это?
— Женщина всегда будет такой, какой ее хочет видеть мужчина. Смелой — так смелой. Красивой — так красивой. Тряпкой — так тряпкой.
Ее оставили, кажется, все чувства, кроме удивления.
— Челкаш?! Мальчишка! Откуда тебе известно? Откуда знаешь?
— Не знаю, откуда знаю.
— Может быть, ты и еще о многом догадываешься?
— Может быть… — согласился он. — Не могу только догадаться: нужно мне тебя караулить на скале завтра или не нужно? Смотри у меня!
Он нагнулся и сорвал какую-то травку, очень внимательно разглядел ее, держа около самого носа, потому что сумрак становился все гуще, а когда бросил, Рита все еще стояла неподвижно и не спуская с него глаз… Она так и не ответила ему, а снова спросила:
— Скажи, ты хотел бы видеть меня хорошей? Очень хорошей? И очень доброй? Хотел бы?
— Конечно. Как же иначе?
— А для кого это нужно?
— Для тебя… — Он все так же серьезно и строго глядел на нее из-под рваной шляпы. — И для меня…
Какое-то недоумение появилось у него во взгляде, как в тот раз, когда в избушке лесника она нагнулась над ним и приподняла его с пола… Может быть, сейчас ей только так показалось — темно уже было, легко ошибиться в темноте.
— Это… правда?
А наверное, ей не нужно было спрашивать… Наверное, не нужно… Молча Андрей повернулся и пошел к лагерю, она — за ним. Около палаток замедлил шаг, пригрозил:
— Так вот смотри, за баловство… Понятно?
Долго-долго она не могла заснуть, лежала в палатке, а к ней доносился приглушенный разговор, который вели у костра Рязанцев и Свиридова.
Всякий раз после паузы Свиридова начинала первой и всякий раз с одних и тех же слов: «А знаешь ли, Ника…» Немного погодя снова: «А знаешь ли, Ника…»
Рите же казалось, будто этот голос заглушает другой: «…за баловство… Понятно?» И снова: «…за баловство… Понятно?»
Глава восемнадцатая
Вершинин-старший проснулся часа в два ночи и тотчас стал вспоминать день 15 августа 1939 года. Как это было.
День тогда был ясным, солнечным, солнце одинаково щедро ласкало родильный дом и военный госпиталь. На улице, на блестящих лезвиях рельсов, стоял поезд из моторного трамвайного вагона и нескольких платформ, с этих платформ санитары сгружали раненых. Раненые были из Монголии, с Халхин-Гола.