Тропы Тонкого Мира
Шрифт:
Несмотря на то, что текст обращения в книге был как гаитянском, так и на транслите русскими буквами, а еще в одном столбце был и перевод, и все это нагромождение букв парень несколько раз перечитал и практически заучил русскую версию воззвания, получалось откровенно коряво. Какие-то слова Влад понимал, так как они были заимствованы из французского языка, какие-то прочитывал по бумажке и уже потом глаз цеплялся за перевод. В любом случае, речь была дерганой и прерывистой. Тем не менее парень упорно продолжал повторять воззвание, стараясь добиться правильного звучания, и вкладывая в каждое, даже непонятное и режущее слух, слово все свое желание быть услышанным.
Так прошло больше часа. Свеча прогорела уже на две трети, мысли путались,
Это было странное ощущение, похожее на то, что испытывает человек, которому смотрят в спину. Только исходило оно не сзади, а из размытого полумрака за свечей, который из-за пляшущего пламени казался живым и двигающимся в неясном ритме. Но внимание не было «пустым», в нем не было агрессии или заинтересованности. Было только ощущение недовольства. В памяти Влада сами собой всплыли первые занятия с репетитором, который говорил, что от произношения ученика режет уши.
И Влад полностью перешел на русский. Он начал говорить своими словами, стараясь максимально гармонично передать смысл перевода, восхваляя, предлагая подношения и прося о помощи сам источник этого невидимого внимания.
Источник ответил парню ощущением снисходительного одобрения и слабой заинтересованности, направленной уже на фото под свечей. И Влад начал рассказывать, стараясь максимально спокойно и убедительно изложить свою позицию, но сам не понял, когда потерял контроль, и его захлестнули эмоции и воспоминания. Он говорил и не мог остановиться, выплескивая наболевшее, вспоминая даже то, что было старательно забыто, чтобы не бередить душевные раны. Травля, постоянные насмешки, жестокие розыгрыши, ушаты грязи и насмешек, вылитые на все, что он хоть раз имел обозначал как имеющее для себя ценность. И инициатором всего этого всегда был один и тот же человек. Тот, чья фотография сейчас лежала под свечей. Тот, чьей смерти и страданий он сейчас так жаждал и просил об этом неизвестное божество. И когда поток эмоций и слов иссяк, тьма за свечей ответила…
Равнодушием. Абсолютным равнодушием к чужому страданию. Подобное ощущение Влад испытывал только один раз, когда с больным зубом пошел в ближайшую к дому стоматологию. Цены там оказались просто конские, и когда молодой студент сказал, что ему немного не хватает до озвученной суммы, получил в ответ лишь брошенную ледяным тоном фразу: «Значит приходи, когда будет хватать».
– Значит цена не та? – Влад достал бутыль с оставшимся ромом и еще две сигары, что взял на всякий случай, и положил их на стол, – А так?
В ответ ощущение внимания начало ослабевать. От парня просто отворачивались.
– Стой, подожди! – Влад всем телом подался вперед, как будто пытаясь догнать ночного гостя, – Барон! Вам же нужны последователи в нашей стране? Я готов служить! Выполнять ритуалы, приносить подношения, работать с людьми от вашего имени!
Внимание снова усилилось, но от парня явно ждали чего-то еще, чего-то ценного. Мысли Влада судорожно заметались. У него не было при себе наличных денег, драгоценностей типа перстней, он тоже не носил, считая пустой тратой драгметаллов ради пафоса. Металлов… золото… у него есть золотая медаль за победу на краевой олимпиаде по иностранным языкам. Правда там максимум напыление, и ценность у медали прежде всего личная, ведь это был результат упорной работы над собой, воспоминание, полное радости, ключ к поступлению именно туда куда он всегда стремился. Но попробовать стоило.
Влад встал, достал с полки медаль, положил в круг и сказал:
– Как насчет этого? Для меня ее ценность огромна, но золота в ней…
Парень не успел закончить. Картинка перед глазами еще сильнее поплыла, очертания объектов смазались,
– При-иветствую, Барон, – С трудом выдавил из себя Влад, и собрав остатки воли в кулак продолжил, – Если мое предложение вас устраивает, то я готов заплатить.
Губы Барона растянулись в легкой усмешке, силуэт откинулся назад, располагаясь на смазанных очертаниях стуле, закурил сигару от свечи, поднял стакан с ромом и вытянул в сторону Влада.
Какое-то время парень отходил от шока, но потом понял, что именно от него требуется. Взяв сигару со стола и откусив кончик, он схожим жестом прикурил ее от свечи, едва не поперхнувшись терпким дымом, потом поднял стакан и вытянул навстречу гостю, чокаясь. После чего сделал большой глоток. Горло обожгло устремившимся в желудок жидким огнем, но вопреки ожиданиям, дальше это тепло пошло не в стороны, а поднялось к груди и голове, собираясь в два пульсирующих теплом шара. В голове у Влада прояснилось, и он увидел едва отличимый от реального образ: на перекрестке троп кладбища стояла открытая бутылка рома, рядом лежали две сигары и его медаль, а под ними, на глубине примерно сантиметров десяти было закопано фото его врага. От Влада требовалось лишь озвучить желаемый результат.
Парень моргнул, и образ исчез. Вместе с ним исчезло и ощущение размытости предметов и какой-то нереальности происходящего, а вместо пляшущего мрака, напротив Влада была освещенная свечей стена. Оставив сигару тлеть на стакане с ромом, а свечу догорать, парень закрыл комнату на ключ, взял садовую лопатку и вышел на улицу.
***
Над старым городским кладбищем плыл яркий серп убывающей луны. Ночь была безоблачной, и даже такого частичного освещения в сочетании с уличными фонарями хватало, чтобы создать ощущение движения в этом застывшем царстве надгробий и крестов, спящих под кронами деревьев, вымахавших из саженцев, когда посаженных горюющими родственниками возле могил усопших.
По крайней мере именно на тени от деревьев обычный прохожий списывал смутное ощущение движение, улавливаемое краем периферического зрения. Кладбище было не просто старым, а первым в городе. Когда-то стоящее на отшибе, оно тянулось вдоль городской черты, подпираемое лесом. Люди предпочитали просто сместиться в сторону, вместо того, чтобы отвоевывать у леса клочок два на два метра. Но время шло, город рос, отвоевывая у природы все новые территории, и в какой-то момент лес проиграл. На его месте выросли новые дома и улицы. Ну а кладбище… кладбище осталось. Целая улица мертвых в городе живых была обнесена хорошим забором, и погост объявили закрытым. С тех пор здесь появлялись только родственники, почитающие память усопших, и любители срезать углы, чтобы не делать крюк в несколько километров. Особенно ночью, когда общественный транспорт уже не ходил. Ну а то, что такого ночного торопыгу пробирал мороз и смутный страх, всегда объяснялось суеверной трусостью самого человека, делящегося впечатлениями от ночной прогулки.
Но для тех, кто видел чуть больше, «заброшенным» или «тихим» кладбище точно не называли. Помимо духов самих усопших, половина которых уже окончательно покинула место захоронения «бренного тела», оно было полно самых разных существ, комфортно чувствующих себя в разлитом вокруг холодном озере мертвой энергии. Но не смотря на множество различий, у них была одна общая черта — каждому из них нужна была энергия для существования, и любой из обитателей с готовностью брал ее у непрошеных гостей, решивших пройтись по месту упокоения тысяч людей, словно по вечерней аллейке.