Тросовый талреп
Шрифт:
А отсутствие каната означало отсутствие ориентира. Меня опять охватил страх. И тут я услышал голос инструктора, там, в холодной стальной классной комнатке в заливе Файн. «Если хочешь умереть, тогда паникуй». Это всего лишь ныряние с запасом воздуха. Всего-то тридцать метров.
Я поплыл, придерживаясь той же глубины, выполняя серию прямоугольных поворотов, как бы деля этот туман на четыре части. И на четвертом повороте в свет моего фонаря попал канат. Старый канат, из поблекшего терилена, но, насколько я знал, в него были вплетены нити платины. Я крепко обхватил
На последнем этапе ждать приходилось дольше всего. Я висел над этим кошмаром «Мини-Салливана», под большой темной тенью корпуса «Флоры». Это орудие, которое проделало дыру в борту рыбачьего судна, должно быть, было кораблем. Но каким образом Эван узнал, где во всем огромном море надо искать это место?
Свет на поверхности был ослепительным, а вольный воздух после этого затхлого, пахнущего резиной дерьма был на вкус как сухой мартини. Они стащили с меня все снаряжение и дали полотенце, чтобы я вытерся насухо. В рулевой рубке воняло от коксовой плиты и было ужасно жарко. Я с наслаждением вылил кипящий чай в свое ледяное горло.
— Ну? — спросила Фиона.
Я рассказал ей обо всем, что видел. Она закрыла глаза. Ее веки были темными и тонкими.
— Бедная Морэг, — произнесла она. — Нам следует с ней повидаться.
Гектор уже поспешал от якорной лебедки на корму. Он толкнул рычаги управления и направил нос «Флоры» на юг. Поднимался ветер, брызги застучали по окнам рулевой рубки. «Флора» встала на дыбы, попав во впадину. В открытом море были видны рыбачьи суда. Меня начинало тошнить.
— Господи, что же с ним произошло? — спросила Фиона.
Ее глаза были красными от слез. «Два несчастных случая с жертвами», — подумал я. Конечно, какой-то корабль мог протаранить рыболовное судно и не заметить этого. Рыболовное судно могла ударить подводная лодка. Но невозможно, чтобы человека разорвало миной, если ее там не было.
— Не знаю, — ответил я.
Она крепко вцепилась в край столика с морскими картами, зубы ее обнажились в гримасе, словно она испытывала физическую боль.
— Так выясни! — выкрикнула она и быстро спустилась по сходному трапу в салон.
— В тот раз, когда мы в вас врезались, — сказал Гектор, — Эван высматривал другое судно.
— Какое?
Гектор пожал плечами.
— Он никогда мне ничего не говорил. Чтобы мне не отвечать, если кто-нибудь спросит. — Так он считал.
— А ты никогда и не спрашивал.
Гектор повернул ко мне свое тяжелое, мрачное лицо.
— Я работал на него, — сказал он. — Чего ради я должен был его спрашивать?
Я внимательно посмотрел на Гектора. В его холодном, пристальном взгляде отражались огненный крест прекрасного принца Чарли и вся эта безумная шотландская дребедень о долге и верности. Мне больше нечего было сказать.
Я перевез Фиону на шлюпке через маленький заливчик перед домом Салливанов. Морэг стояла у двери, выкрашенной в зеленый цвет. Она приветствовала нас нерешительным взмахом руки. Я подвел шлюпку к берегу, Фиона заговорила
Из комнаты напротив кухни слышался беспорядочный шум борьбы. Эта комната казалась полной кроватей, а по кроватям катался какой-то клубок. Я прошел в глубь комнаты, насколько смог. Борьба прекратилась. Темноволосые девочки поспешно отбежали от темноволосого мальчика, которого они, кажется, пытались придушить подушкой. «Бедные маленькие дьяволята», — подумал я.
— Добрый вечер, — произнес тихий голос из угла. Он принадлежал четвертому ребенку, который был постарше остальных. У него была веснушчатая, белая кожа, как у его матери, рыжие волосы и бледно-голубые глаза. Джокки. Одна сторона его лица была изуродована огромным красным рубцом.
— Что это с тобой? — спросил я.
— Медуза, — ответил он. — Они ядовитые. — Он поднял куртку пижамы. — Смотрите.
На бледной коже выделялись рубцы длиной с фут, этакие воспаленные алые холмики.
— Тебе надо обратиться к врачу, — сказал я. — А какого рода эти медузы?
— Я их и не видел, — сказал Джокки с небрежностью, которая показалась нарочитой. — Мама приносит всякую дрянь. А вы пришли насчет папы?
В мои кишки вполз холодок страха. «Да, — подумал я, — мне удалось отыскать твоего отца, он уже две недели находится под водой, и его труп жрут мерзкие твари». Я улыбнулся самой лучшей улыбкой, на которую только был способен.
— Мама расскажет тебе, насчет чего я приходил, — сказал я.
— Он мертв, — сказал мальчик. — Он должен был умереть.
Тем временем дети улеглись по кроватям и лежали очень спокойно. Я повернулся и вышел, чтобы они не увидели моего лица. Адвокаты не должны плакать, но Гарри Фрэзер плакал.
Скромную гостиную украшали салфеточки, портреты суровых мужчин и женщин в синих костюмах и черных платьях и пластиковая Дева Мария с бутылью святой воды из Лурда у ног. Морэг не плакала. Она кусала себе губы. Фиона сидела подле нее на диванчике. В комнате повеяло холодом, словно в ней шло бальзамирование для похорон.
— Я рассказала Морэг, какой вы блестящий адвокат, — сообщила Фиона.
Морэг грустно посмотрела на меня и сказала:
— Но я полагаю, у вас не найдется времени при вашей работе и всем прочем.
Она перестала кусать губы. Она выглядела белой и усохшей, постарев внезапно, как только рухнула последняя надежда. Я запихнул свои руки в карманы и выглянул в окно. Эта комната выходила на море, из нее открывался вид, которым любовались только в дни семейных праздников и семейных похорон. По ту сторону ржавого железа и штабелей выловленного леса солнце высекало белые искорки из сапфирового моря.
Внезапно я почувствовал себя очень усталым. Усталым от боли, которую испытывает ныряльщик из-за азота в своей крови. Усталым от воспоминаний о том, как в девять лет я читал во всех газетах о потерпевшем катастрофу самолете. Точно не зная, что случилось с Джокки Салливаном, можно все-таки надеяться, вопреки истине, на то, что ничего этого не было и что ты вот-вот проснешься и все снова будет в порядке.