Тростниковая птичка
Шрифт:
Я растянулся на заднем сиденье и уткнулся носом в подушку, надо было хоть немного поспать, ближе к закату мы должны были въехать на «ничейные» земли, негласную вотчину «Серого Братства»: разношерстной компании отверженных из воинов, не сумевших заработать на собственный дом, и гражданских, у которых не было средств заплатить за невесту. Они уходили с подконтрольных воинам территорий, держались вместе и не засиживались нигде подолгу. На их счету были нападения на слабо защищенные караваны, контрабанда, сомнительные подработки, киднепинг. Правда, стоит признать, крали братья только девушек, и только по взаимному согласию, но для родителей, не получивших ожидаемый выкуп, это было слабым утешением. Поговаривали, что некоторые из них даже отказывались уходить Путями Прерванных линий, когда достигали Рубежа неженатыми. Если Эдвард присутствовал при разговоре, то в ответ на эти рассказы он только фыркал и припоминал доколониальную
Я еще немного повозился, устраиваясь поудобней, когда почувствовал, что от подушки идет ставший таким знакомым и родным за эту ночь Сонин запах. Я закрыл глаза и понял, как страшно устал этой ночью. Соня, забывшаяся тяжелым болезненным сном в часе от ночной стоянки, горела от поднимавшейся температуры. Краткое совещание с Джером, которое мы провели сразу, как добрались до места ночевки, не добавило оптимизма – «пустынка», считавшаяся детской болезнью, у взрослых встречалась крайне редко и переносилась гораздо тяжелей. Все, что док мог, он уже сделал, а пичкать Птичку местными препаратами с неизвестной для нее побочкой было опасно, тем более что мы с Мистом так и не были до конца уверены, что это «пустынка». Я выставил Миста из машины, решив, что вполне могу рискнуть оставшимися мне почти восемью днями до Рубежа. Странно, до этой самой ночи я не считал себя слишком религиозным, но страх потерять эту маленькую хрупкую девушку с заострившимися от болезни чертами лица словно прорвал плотину – я вспомнил все гимны Праматери и даже несколько из тех молитв, которые слышал от Уны. Птичка горела и металась в бреду, вскрикивая и несвязно бормоча что-то на своем родном языке, порывалась куда-то идти, звала родителей. Мне пришлось раздеть ее, и первое время я старательно прикрывал ее простыней, думая, что ей было бы неприятно, увидь ее кто-нибудь слабой и беззащитной, но уже к полуночи я плюнул на все условности. Из меня, похоже, могла бы выйти образцовая сиделка. Я обтирал Птичку прохладной водой, стараясь сбить температуру, смачивал запекшиеся губы, убирал непокорные пряди с лица и шеи или укутывал пледами и грел своим телом, когда она начинала дрожать в ознобе. Это была невыносимая ночь, полная надежды, тревоги и беспомощности, я обещал Птичке, что все будет хорошо, пел гимны, шептал молитвы, рассказывал про свои выходки в воинской школе – что угодно, лишь бы не задумываться о том, что ее организм не справится и я могу ее потерять. Под утро я задремал, укачивая Птичку в своих объятиях, а когда проснулся, как от толчка, и понял, что она затихла, испытал неподдельный животный ужас. И только ее слабое дыхание, коснувшееся моих губ, когда я склонился к ее лицу, спасло меня от необдуманных действий. Вместо этого я устроил ее поудобнее и пошел на пассажирское место, чтобы хоть немного поспать.
Я снова вдохнул Сонин запах, уверенно отделив его от запаха чистого белья после ДезУшки, и стремительно провалился в сон.
Мое возвращение в автобус прошло буднично, чему я безмерно порадовалась. Разве что Малышка стала еще показательней дистанцироваться от нас с Мией, чему мы были только рады.
Я устроилась на своем месте у окна и задремала – болезненная слабость давала о себе знать. Проснулась уже во время остановки и вопросительно глянула на Мию, та вздохнула:
– Скоро «ничейные» земли, скорее всего «Серые Братья» попытаются напасть. Они за невестами охотятся.
Я не поняла из объяснения ничего, кроме того, что мы ожидаем нападения, и решила, что мне этой информации вполне достаточно.
Повернувшись к окну, лениво скользнула взглядом по нашей колонне… и замерла, наконец осознав, что странные металлические штуковины на машинах, которые я принимала за некий вывих конструкторской мысли, – это оружие, в памяти тут же услужливо всплыло слово «пулеметы». Пусть не современные, словно сошедшие с иллюстраций про первых колонистов, но вполне смертоносные, пулеметы щетинились, как рассерженный пес, охраняющий хозяев. К нам в салон забрался старый знакомец Брендон в боевом облачении и с оружием в руках, так сильно отличавшимся от уже привычных автоматов.
– Гранатомет? – попыталась я поддержать разговор, схватившись за еще один всплывший в памяти термин.
– Он самый, противопехотный, – хмыкнул в ответ Брендон, – да вы не волнуйтесь, автобусы у нас бронированные, а «серые братья» рисковать не любят, так, на нервы подействуют если…
Я снова оглядела напичканную оружием машину, пытаясь понять, почему же она кажется мне такой знакомой, а потом нахлынуло воспоминание. Мне было двенадцать, на Земле вступил в свои права апрель, на улице было солнечно, сухо и пахло весной, а мне совершенно не хотелось ходить
ДядьБоря был фанатом исторической реконструкции, увлекался периодом первых расселений. Он с упорством истинного коллекционера собирал и приводил в порядок все, что относилось к войнам и армиям того времени, и с не менее фанатичным блеском в глазах демонстрировал все это великолепие в деле на специальном полигоне. Туда мы и отправились отмечать удачную сделку. Как получилось, что нас с мальчишками потеряли сразу по приезде на полигон, не могли понять позже ни мы, ни наши отцы, но факт остается фактом – пока Пашка с Петькой караулили меня, которой срочно потребовалось «в кустики», и желательно подальше в лес, чтобы никто даже краешком глаза не увидел цвет моих трусиков, взрослые погрузились в исторический транспорт и отбыли в неизвестном направлении. Когда мы выбрались из подлеска, то обнаружили абсолютно пустую стоянку.
– Класс! Нас забыли! – выразил общее мнение Пашка, и в его голосе не было ни капли печали.
– Пошли что покажем, пока они не спохватились! – поддержал его Петька.
И мы пошли. ДядьБоря не был бы самим собой, если бы на принадлежащей ему территории полигона не оказалось аварийного бункера первых колонистов. Создание убежищ, способных выдержать землетрясение, цунами или ядерный удар – в общем, большинство неприятностей, считалось первоочередной задачей колонистов в первое столетие расселения. Позже это сочли излишней предосторожностью и от идеи отказались, а то, что уже построили, на большинстве планет законсервировали и кое-где даже позабыли и забросили.
Мы с близнецами отлично провели время – сначала они учили меня взламывать систему управления убежища с помощью школьного бука, ножа и фольгированных фантиков от конфет (конфеты пришлось съесть). Потом мы устроили набег на автономный продуктовый склад и пришли к выводу, что питание у колонистов было так себе, поразглядывали ретропостеры с актерами из «Звездных войн» еще той, доколониальной, эпохи, потом немного поиграли в «Колонисты высаживаются на планету». В общем, на полигон мы вернулись ближе к вечеру, весьма довольные собой и друг другом, обнаружили жуткий переполох и уже хотели в нем поучаствовать, когда выяснилось, что вызвали его именно мы. Помню побелевшее лицо отца, когда он увидел меня, и взгляд, по которому я так и не смогла понять, хочет он меня обнять или устроить выволочку. В тот вечер отец долго сидел на краешке моей кровати, гладил меня по голове и молчал, глядя в темноту, пока я не предложила: «Пап, а давай маме ничего не скажем?» Отец вздрогнул. Маме мы и правда ничего не сказали, но больше на сделки отец меня не брал.
С Петькой и Пашкой мы увиделись еще раз, через шесть лет, в начале июня, до моего побега на Трион. Вернее, это барон Хольм нанес дружеский визит мастеру Арту Крустелю в резиденцию семейства Лисициных на Изначальной Земле. Барона сопровождали два его младших сына Петер и Пауль, кадеты Императорской Академии, так что намерения барона были более чем понятны – разведка боем с целью выгодной женитьбы. Не разобравшись, я сначала наотрез отказалась присутствовать на очередном торжественном приеме, посвященном рекламе очередных женихов. Папа в ответ только хмыкнул и настоятельно рекомендовал не выдумывать головную боль или растяжение лодыжки, а сходить и посмотреть на старых знакомых. Как он и рассчитывал, любопытство взяло верх.
Каково же было мое изумление, когда барон Хольм оказался дядьБорей, а два высоких подтянутых юноши рядом с ним в парадной кадетской форме, белых перчатках и с тщательно расчесанными каштановыми кудрями – теми самыми приятелями по моему приключению на Татуине.
Как только позволили обстоятельства и этикет, мы наконец смогли улизнуть в одну из пустых комнат и поговорить по-человечески.
– Какие кудри! – восторгалась я несколько ехидно. – В последний раз, когда мы виделись, вы оба были стрижены под коленку!