Тростниковая птичка
Шрифт:
Что ж, я сделал все, что хотел. Теперь оставалось только ждать.
Дождь все лил и лил, капли барабанили по крыше беседки, создавая ровный, мерный шумовой фон. Мы с Терри ждали. Белые ритуальные одежды, в отличие от «женатого» костюма, я приготовил совсем недавно и с особым тщанием – ничего нет хуже в последние минуты, чем натирающий шов или сползающие штаны, способные испортить величественный настрой церемонии. Терри же упирался до последнего, поэтому сейчас, в необмятом, накрахмаленном до хруста церемониальном одеянии, ужасно маялся за моим левым плечом. Я буквально спиной чувствовал, как он давит в себе желание как следует почесаться. По правилам я должен был быть преисполнен светлой грусти.
Воспоминания накрыли лавиной, будто дверь, надежно запиравшая их в самом потаенном уголке, не выдержала и сорвалась с петель. Вот мы в беседке, ее голова у меня на груди, я вижу только макушку и растрепанные яркие волосы, и меня захлестывает нежность, почти забытое мной за эти годы чувство. Вот она сидит на диване, поджав ноги под себя, и, замерев, переживает острый момент очередного фильма в галавизоре, и я сам не дышу, стараясь не нарушить этот неожиданный хрупкий момент сопричастности. Шарф скользнул между пальцев, и в памяти услужливо всплыл тихий вечер, Соня на моих руках, и наш жадный, ненасытный поцелуй, во время которого я все глажу ее по голове, пропуская пряди волос сквозь пальцы. Запах, такой родной, сводящий с ума, я вдыхал его, прижимаясь к ней во время близости, и не мог надышаться. Образы были настолько яркими, что я застонал.
– Сайгон?! – Неожиданным было то, что меня окликнуло два встревоженных голоса. – Началось?
Я развернулся и не поверил своим глазам. Эдвард… нет, правильней будет сказать – отец, стоял в арке беседки в церемониальном белом одеянии.
– Я обещал прийти попрощаться, – ответил он на незаданный вопрос и встал за моим правым плечом. – Они улетели. Я заезжал домой, надо было кое-что сделать и переодеться. Как ты, сынок?
Я лишь неопределенно помотал головой.
Связь между браслетами рвется мучительно, выматывая мужчину, заставляя его испытывать страдания, сводящие с ума. Разрыв связи подавляет инстинкт самосохранения, вызывает приступы аутоагрессии, когда кажется, что боль, которую причиняешь себе сам, отвлекает от «браслетной» боли. Большинство сводят счеты с жизнью именно на этом этапе, самостоятельно прекращая свои страдания. Но бывают случаи, когда по каким-либо причинам это не удается. Тогда ему на помощь приходят те, кто стоит за его спиной. Это почетная обязанность, которую стараются избегать всеми силами. Терри, например, отказывался до последнего, апеллируя к моему здравому смыслу, напоминая о моей смешанной крови и неоднозначных реакциях на ритуалы, и сдался только тогда, когда я напомнил ему, что больше мне обратиться не к кому. Разве что к Расмусу. Терри, если доведется, будет милосерден – он, не доверяющий ножам, принес пистолет, который гарантированно вынесет мне мозг и избавит от боли. А вот появление Эдварда было неожиданным, но по небольшом размышлении выглядело идеологически правильным для рода Песчаных Котов. Только вот я впервые видел, что отцу чихать на идеологию, интересы рода и прочие резоны. Он действительно пришел попрощаться. И, если понадобится, своим ножом прекратит мою агонию.
Время неумолимо текло, мы же трое терпеливо ждали. Первым не выдержал Терри.
– Понастругали тут некоторые… полукровок, а мы мучайся! – послышалось ворчание слева. – То от капель в нос пытается откинуться, то вот теперь
– Не учи воина… картошку чистить, – неожиданно беззлобно огрызнулись справа, – сначала своих настругай, потом и поговорим.
Я замер… Конечно, ритуал уравнивал всех его участников, но еще пару дней назад я не мог и представить, что Эдвард, которого за глаза называли Эдвард Стальные Яйца, будет пикироваться с одним из молодых воинов.
– Ничего, что я тут весь в белом сижу и у меня ритуал? – ядовито поинтересовался я, когда первый шок прошел.
– А ничего, что на тебя опять ничего не действует? – так же ядовито отозвался Терри. – Они, может, уже в атмосферу входят, а ты сидишь тут как дурак. И я с тобой за компанию. Ты, Сай, учти, про такое уговора не было, я в тебя нормального стрелять отказываюсь.
Не знаю, далеко ли мы бы зашли, если бы не были прерваны самым неожиданным образом. В арку беседки ворвалась запыхавшаяся Юстимия и, увидев отца, нервно всплеснула руками.
– Эдвард, наконец-то я вас нашла! Хотела уже Младших Дочерей отправить поселок прочесывать. – Старшая Дочь перевела дух, поправила облачение и приняла официальный вид. – Храм Матери-Прародительницы приносит соболезнования Эдварду, сыну Эвана, в его потере.
– Подождите соболезновать, – я обрадовался возможности выплеснуть нервозность и негатив на не слишком приятного человека, – я еще вроде как жив!
Юстимия вздрогнула, внимательно осмотрела нас и со стоном опустилась на лавку.
– Твою ж Праматерь, ну ты посмотри, он ее все-таки вывез! Чуть-чуть не успела… Великая, ну почему ты занималась всякой крастовней, вместо того чтобы добавить мужчинам немножечко мозга? Столько лет, столько лет, и все впустую!
Я увидел, как у Терри отвисла челюсть. Это означало, что со мной все в порядке и я действительно слышал то, что слышал. Потом выругался Эдвард, я обернулся на звук и обомлел – отец держал в руках браслет, распавшийся на две половинки.
– Да-да, я именно об этом и говорила. – Тон у Юстимии был ироничным.
Сейчас она выглядела обычной, немолодой и уставшей женщиной – образ величественной Старшей Дочери будто сполз с нее, как смываются под летними дождями рисунки на стеклах, созданные ко Дню Равноденствия.
– Где тело? – По напряженному лицу отца было трудно понять его настоящие чувства.
– В Храме, – откликнулась жрица. – Заберешь или оставишь на наше попечение?
– Позаботьтесь о ней, как должно. – Отец раздумывал недолго. – У меня в доме некому сделать это.
– Само собой, все сделаем, как положено. И похороны по высшему разряду, а как же? Не хуже, чем свадьба ваша была. – Юстимия твердо встретила разъяренный взгляд отца. Они долго смотрели друг другу в глаза, и отец отвел взгляд первым.
– Съезди, распорядись, – махнула ему рукой Юстимия, – будет нужна одежда, украшения, пусть Младшие Дочери подберут. Да езжай ты, езжай, – поторопила она Эда, заметив его колебания. – Я за сыном твоим присмотрю. Сам знаешь – руки у меня сильные и крови я не боюсь.
Когда отец торопливо вышел из беседки в дождь, я решился задать вопрос, мучивший меня:
– Как она умерла?
– Боюсь, мальчик, ты не оценишь шутку Праматери, – отозвалась жрица, и на ее лице появилась усмешка. – Старая змея захлебнулась ядом.
Абсурдный, совершенно невозможный, но при этом происходящий здесь и сейчас разговор породил не менее абсурдный и совершенно невозможный вывод. И если бы не выматывающее душу ожидание – вряд ли бы я осмелился задать свой вопрос.
– Неужели сама?
– Такова была воля Праматери, – отрезала Юстимия, становясь серьезной.
Это могло значить и «да», и «нет», и даже «так получилось», но я был уверен, что Найне помогли. Не могу сказать, чтобы известие о смерти мачехи меня сильно расстроило. Но меня впервые всерьез беспокоило другое. Вернее, другой.