Троя. Грозовой щит

Геммел Дэвид

– Ты когда-нибудь видел Одиссея таким сердитым? – спросил Банокл. – Я думал, что он был в ярости, когда мы сражались с пиратами, но сейчас его лицо было таким красным, что, мне показалось, у него из ушей пойдет кровь.

– Он был в ярости, – согласился Каллиадес, вспомнив тот момент, когда царь Итаки попытался причалить к личному пляжу Приама. Маленькая лодка с декеархом и несколькими моряками пошла им наперерез.

– Вы не можете здесь высаживаться! – закричал декеарх. Одиссей побежал на нос, со злостью

глядя на этого человека.

– Ты идиот! – заорал он. – Я – Одиссей, царь Итаки! Со мной Нестор, царь Пилоса, и Идоменей, царь Крита! Здесь причаливают все суда царей! Теперь убирайся, или я тебя потоплю!

Декеарх позвал стражников с берега. Примерно двадцать из них побежали вперед, положив руки на рукоятки мечей.

– Мои приказы ясны, царь Одиссей. Больше здесь не причаливают корабли. Ты можете потопить эту лодку, если хочешь, но тогда стражники помешают вашей высадке. Тогда здесь прольется кровь. Я тебе это обещаю.

Каллиадес отошел от Одиссея. Этот человек опозорил его перед командой и перед друзьями-царями. Царь Итаки стоял, моргая от яркого солнечного света, почти потеряв дар речи. Именно Биас приказал своим людям поворачивать, и «Пенелопа» поплыла дальше вдоль бухты. Они причалили недалеко от города, и моряки спустились на песок. Одиссей остался стоять на корме, сложив руки на груди. Цари, Нестор и Идоменей, не разговаривали с ним, покидая корабль. Даже Биас сошел, не сказав ни слова.

Пирия подошла к Каллиадесу.

– Пренебрежение пронзило его сердце, словно кинжал, – сказала она.

– Боюсь, что так. Банокл и я собираемся в город на Игры, – улыбнулся он. – Ты не хотела бы составить нам компанию?

– Я не могу. Меня могут узнать… те, кто может причинить мне вред. Одиссей говорит, что мне следует остаться здесь.

И Банокл и Каллиадес покинули ее.

Молодой микенец спросил стражника у Шеаенских ворот, куда им идти. Затем двое товарищей пошли дальше, свернув в сторону от толпы.

Банокл заметил двух шлюх, которые стояли в тени здания. Он помахал им рукой.

– Нам нужно найти Поле собрания, – напомнил ему Каллиадес.

Великан вздохнул.

– И у нас нет денег. Если бы мы знали, что этот ублюдок не отдаст свои доспехи. Пусть будут прокляты все цари!

Каллиадес остановился. Улицы расходились во всех направлениях, и он смотрел на здания с колоннами.

– Мы заблудились? – спросил великан.

– Пока нет, – ответил ему друг, продолжая путь.

– Но у нас есть план?

– Какой?

– Как жить в Трое… Где мы собираемся остановиться? Каллиадес засмеялся.

– Ты стоял рядом со мной, когда Одиссей сказал нам, что мы остановимся во дворце Гектора.

– Я не слушал. Я предоставляю тебе решать такие вопросы. Ты заметил размер стен, когда мы поднимались в город? Они выглядели большими в последний раз,

когда мы были здесь, но при свете дня они огромны. Мне бы не хотелось штурмовать их на лестнице.

– Тебе и не придется. Мы больше не микенцы. Я вспомнил тут, если мы увидим знакомого, то не должны звать его или подходить к нему.

– Зачем мне делать такие глупости?

– Прости, мой друг. Я просто думал вслух. Город сохраняет нейтралитет во время Игр, но за наши головы назначена награда. И здесь будет много микенцев.

Наконец они нашли дорогу к Полю собрания, которое находилось на северо-востоке города. Здесь расставили множество палаток и дюжины скамеек со столами, за которыми сидели писцы, записывающие имена соревнующихся.

В конце концов Банокла и Каллиадеса записали, им дали тонкие медные значки, на которых были выбиты номера и название соревнования. Им велели завтра на рассвете вернуться, чтобы принять участие в предварительном туре.

На краю поля разместили площадку, где готовили еду, – две жаровни, на которых готовили буйволов. Два человека сидели в тени большого навеса и ели.

– Я думаю, этот буйвол умер от старости, – проворчал Банокл. – Я не ел такого жесткого мяса с тех пор, как мы были в Спарте. Ты помнишь? Этого старого козла, которого убил Эрутрос? Я клянусь, это были только копыта, кости и сухожилия. И ни кусочка мяса.

– Порции были маленькими, – вспомнил Каллиадес. – Я помню, как мы выкапывали корни и отдирали кору с деревьев, чтобы добавить в похлебку.

– Хорошие бойцы эти спартанцы. Если бы их было больше, у нас были бы настоящие неприятности, – Банокл засмеялся. – Они, должно быть, разозлили богов? Сначала их победили во время битвы, а потом они получили в качестве царя Менелая.

– Он мне всегда нравился, – признался молодой микенец.

– Он неплохой, – согласился великан, – но мягкий, словно кусок собачьего дерьма. И у него живот, как у беременной свиньи.

– Я разговаривал с ним однажды, – сказал Каллиадес. – В ночь перед тем, как мы взяли Спарту. Он был испуган, его постоянно рвало. Он рассказал, что хочет вернуться на свою ферму. Он скрещивал там свое стадо с буйволами из Фессалии. Менелай заявил, что надой молока его коров почти удвоился.

– Надой молока? – презрительно фыркнул Банокл. – Во имя богов, любой может стать царем в наши дни.

– Может, если он брат Агамемнона. Но будь справедливым к Менелаю. Несмотря на то что он боялся, он все же надел свои доспехи и присоединился к нам во время атаки. А мог бы остаться в тылу.

Великана это не убедило. Но выражение его лица просветлело.

– Как ты думаешь, во дворце Гектора есть рабыни? – спросил он.

– Я не знаю, – засмеялся Каллиадес. – Если они и есть, сомневаюсь, что им прикажут спать с моряками.