Троя
Шрифт:
— Нет уж, спасибо, — отказалась жена Хармана.
— Что будет, когда он выберется? — произнес Ламан: он с самого начала настаивал на уничтожении яйца.
Даэман пожал плечами.
— О чем ты вообще думал, воруя эту штуковину из гнезда многорукого мозга в сине-ледяном соборе Парижского Кратера? — высказался врач колонистов Том, когда выслушал всю историю.
— Да не знаю я! — простонал кузен Ады. — Думал: почему бы и нет? На худой конец, хоть разузнаем, что это за тварь такая — Сетебос.
— А если мамуля придет
Даэман слышал этот вопрос не в первый раз, поэтому снова пожал плечами.
— Если что, мы всегда успеем его прикончить, — глухо промолвил он, глядя, как под сенью деревьев за руинами старого частокола сгущается зимний сумрак.
— Успеем ли? — возразил Ламан. И, положив руку на треснувшую скорлупу, тут же отпрянул, точно обжегшись.
Каждый, кто пробовал прикасаться к яйцу, испытывал гадкое чувство: белесый шар как будто вытягивал из людей силы.
Сын Марины хотел ответить, но Ада опередила его:
— Даэман, не принеси ты сюда эту штуку, большинства из нас уже не было бы в живых. До сих пор яйцо держало войниксов на расстоянии; может, и детеныш, когда вылупится, будет нас защищать?
— Если только не сожрет нас во сне или не позовет на помощь мамку-папку, — буркнул Ламан, покачивая искалеченную правую руку.
Позже, уже с наступлением темноты, к супруге Хармана подошла Сирис и шепотом сообщила о смерти Шермана, одного из серьезно больных. Ада кивнула, подозвала еще двоих — Эдиду и не потерявшего упитанности Раллума; вместе они отнесли безжизненное тело подальше от костра, к поваленным баракам, и прикрыли его камнями и бревнами. Настоящие похороны решили устроить поутру, поскольку дул холодный пронизывающий ветер.
Потом бывшая хозяйка имения простояла четыре часа в дозоре с дротиковой винтовкой, вдали от согревающего костра, в полусотне ярдов от ближайшего дозорного. В больной голове после сотрясения мозга так грохотало, что женщина не заметила бы даже войникса или Сетебоса у себя под ногами. Когда Кауль наконец-то пришел на смену, будущая мать, шатаясь, добрела до забитого до отказа людьми, трясущегося от дружного храпа укрытия и забылась глубоким сном, который уже не могло нарушить ничто, кроме жутких кошмаров.
Даэман разбудил ее перед рассветом, склонившись над кузиной и зашептав ей в ухо:
— Детеныш вылупился.
Ада уселась в полной темноте; вокруг теснились и пыхтели чьи-то тела, и ей почудилось, что страшный сон продолжается. Ах, если бы Харман оказался рядом, тронул милую за плечо, и, раскрыв глаза, она бы зажмурилась от яркого солнечного сияния! Душа ждала объятий — вместо этого студеного мрака, тесноты, толкающихся чужаков и тревожных бликов угасающего костра, пляшущих на холстине.
— Он вылупился, — еле слышно повторил сын Марины. — Не хотел тебя будить, но надо же что-то решать.
— Ага, — шепнула женщина в ответ.
Она спала в одежде, поэтому свободно
— Я-то спал тут, не с другими, — рассказывал Даэман уже обычным тоном, отойдя на приличное расстояние от главного навеса.
Голос его по-прежнему звучал тихо, но каждый слог отдавался эхом в больной голове кузины. Высоко в небесах вращались, как и всегда, экваториальное и полярное кольца, скрещиваясь на фоне звезд и луны размером с ноготь большого пальца. Ада заметила краем глаза какое-то движение. Упавшее сердце с минуту гулко стучало в груди. А, ну да, это же летающий диск беззвучно пишет круги в ночи…
— Кто пилот? — полюбопытствовала возлюбленная Хармана.
— Око.
— Не знала, что она умеет водить соньер.
— Научилась вчера от Греоджи, — пояснил мужчина.
Впереди, при свете маленького костра, вырисовывались очертания стоящего человека.
— Доброе утро, Ада Ухр, — поздоровался врач поселенцев.
Женщина лишь улыбнулась, услышав забытое в последние месяцы учтивое обращение.
— С добрым утром, Том, — прошептала она. — Где оно?
Даэман вытащил из огня длинную горящую головню и протянул во тьму, словно факел.
Супруга Хармана отступила назад.
Мужчины успели нагромоздить бревна из частокола, оградив… э-э-э… существо с трех сторон. Пленник метался в закрытом пространстве, силясь выбраться за пределы хлипкой двухфутовой баррикады.
Ада присела на корточки, чтобы рассмотреть крошку-чудовище поближе в неверном мерцании факела, который взяла у Тома.
Несметные желтые глазки моргали и щурились на свет. Малыш Сетебос — если это был действительно он — имел около фута в длину, то есть уже сейчас превосходил размерами обычный живой человеческий мозг, — и все же сильно напоминал его формой и складками омерзительного розоватого оттенка. Между полушариями пролегла серая полоска, существо покрывала тонкая слизистая мембрана, и с каждым вздохом по телу пробегала еле заметная дрожь. Правда, этот мозг ухитрился отрастить себе множество ртов-отверстий и бегал туда-сюда, перебирая тысячью крошечных детских ручек, розовые пальцы которых напомнили Аде кишащих червей.
Желтые глазки раскрылись и не мигая уставились на женщину. Одно из отверстий раскрылось и разразилось визгливым клекотом.
— Он что, разговаривает? — шепотом обратилась Ада к своим спутникам.
— Понятия не имею, — отозвался кузен. — Так ведь ему несколько минут от роду. Не удивлюсь, если через час он уже научится болтать.
— Лучше не дожидаться, пока ему исполнится час, — негромко, но твердо сказал Том. — Давайте сейчас же прикончим гада. Разнесем его в клочья из винтовок, а труп сожжем и развеем пепел.