Троя
Шрифт:
Однако три с половиной месяца назад, как только Фразимед, Гектор и прочие искатели приключений раскодировали синий луч, я факсовал в Дельфы, и что бы вы думали? Представьте, вот уже восьмой час подряд обескураженной вереницей из маленького здания выходят люди, главным образом греки (мне вспомнился цирковой трюк, когда на сцену выезжает крохотный автомобильчик, из которого вылезают пятьдесят клоунов), — и тут появляется мой приятель Найтенгельзер: схолиасты всегда обращались друг к другу по фамилии.
Теперь мы купили вот это самое место, где я сижу и пишу эти строки. Мы с Найтенгельзером — партнеры. Прошу заметить: партнеры по бизнесу, а не в том извращенном значении,
Интересно, что сказала бы Елена о нашей таверне? Название «Домби и сын» [120] предложил Найтенгельзер. На мой вкус, чересчур изысканно. Зато от клиентов отбоя нет. Здесь довольно чисто по сравнению с остальными питейными заведениями, что натыканы по речному берегу словно черепица на старой крыше. Наши барменши служат за стойкой, а не торгуют любовью — по крайней мере в рабочее время и на рабочем месте. Пиво — тоже лучшее, какое мы только смогли достать. Его выпускает еще одно из предприятий Ханны; по слухам, она превратилась в первую миллионершу новой эры. Очевидно, изучила брожение одновременно с литьем металлов и скульптурой. Только не спрашивайте меня зачем.
120
Название романа Чарльза Диккенса.
Теперь понимаете, почему я до сих пор тяну с началом серьезного эпоса? Никак не могу придерживаться четкой сюжетной линии. Все время куда-то виляю.
Надо будет когда-нибудь привести Елену сюда: любопытно, что она скажет? Если верить молве, дочь Зевса остригла волосы, переоделась юношей и удрала в Дельфы с Гектором и Фразимедом, и теперь оба следуют за ней по пятам, как щенки за костью. (Вот вам еще одна причина, почему стопорится затея с книгой: мне никогда не удавались метафоры и сравнения. Я просто троп ически [121] неполноценен, как выразился однажды Найтенгельзер. Ладно, проехали.)
121
Тропы (от греч. tropos — поворот, оборот речи) — слово или фраза в переносном значении, образное выражение; таковы метафора, метонимия, аллегория, синекдоха, гипербола, литота, эпитет и др.
Хотя, черт, при чем тут молва? Сам знаю. Елена отправилась в экспедицию, я же видел. Загар и короткая стрижка ей очень к лицу. Честное слово. Она изменилась, но выглядит здоровой и очень красивой.
Я мог бы еще порассказать о нашей таверне, об Ардис-тауне, о том, что собой представляет политика во младенчестве (такая же вонючая и беспомощная), о местных обитателях — евреях и греках, наделенных и не наделенных функциями, верующих и циниках… Но все это не имеет отношения к нашей истории.
Кроме того, нынешним вечером я узнаю, что не принадлежу к числу настоящих рассказчиков. Я не избранный Бард. Понимаю, мои слова кажутся полным вздором, но погодите немного, и вам станет ясно, о чем речь.
Последние восемнадцать лет, особенно первые одиннадцать из них, дались мне нелегко. Эмоционально и психологически я чувствую себя таким же измятым, потертым и поцарапанным, как панцирь Орфу с Ио. (Большую часть времени старина Орфу живет в Ардисе, на холме. Вы с ним позже увидитесь. Моравек хочет посмотреть пьесу. Каждый день после обеда он собирает ребятишек.
О да, последние восемнадцать лет, особенно первые одиннадцать, были очень тяжелыми, но зато и обогатили меня. Надеюсь, обогатят и вас тоже, если вы дослушаете эту историю. Если нет — не моя вина, я отрекаюсь от роли рассказчика. Впрочем, готов поделиться своими воспоминаниями с любым, кто пожелает.
Прошу прощения. Мне пора. Кожевники возвращаются после дневной смены, чуете запах? Одна из моих барменш заболела, другая только что сбежала с юным афинянином, переселившимся в наши края после Дельф, и… в общем, сегодня у нас не хватает рук. Бармен заступает на вечернюю смену через сорок пять минут, а до тех пор мне нужно разлить пиво из бочек и самому нарезать мясо для сандвичей.
Меня зовут Томас Хокенберри, Д.Ф., и, по-моему, Д.Ф. расшифровывается как: «Доливай, философ».
Извините. Чувство юмора никогда не относилось к числу моих сильных сторон, если не считать парочки каламбуров и вымученных шуточек.
Увидимся перед началом пьесы, когда будет звучать история.
95
Семь лет и пять месяцев после Падения Илиона
В день постановки супругу Ады пришлось наведаться в Суходол. После ленча мужчина натянул термокожу, облачился в боевой костюм, взял в арсенале Ардис-холла энергетическое оружие и свободно факсовал в Антарктику.
Раскопки стаз-купола «постов» шли полным ходом. Шагая между огромными экскаваторами, стараясь не попасть под посадочные струи транспортных шершней, мужчина едва мог поверить, что восемь с половиной лет назад бывал в той же самой долине вместе с юной Адой, невероятно юной Ханной и беспомощным увальнем Даэманом, разыскивая следы таинственной Вечной Жидовки, которую, как оказалось, звали Сейви.
Голубой купол частично был погребен под валуном, где старуха нацарапала координаты своего жилища в айсберге, уже тогда зная, что Харман — единственный из «старомодных» землян — сумеет прочесть ее закорючки.
Руководили раскопками Раман и Алкиной, отлично знавшие свое дело. Муж Ады еще раз вместе с ними прошелся по списку, желая удостовериться, что им известно, куда что отправить. Арсенал энергетического оружия предназначался для Хьюз-тауна и Чома, термокожу надлежало переслать в Беллинбад, вездеходы были обещаны Уланбату, а Новый Илион подавал настоятельный запрос на дротиковые винтовки.
Харман усмехнулся. Еще лет десять, и троянцы с греками освоят все технологии, доступные «старомодным», даже научатся факсовать через павильоны. Дельфийская команда уже отыскала узел возле Олимпа… Нет, не горы, а древнего города, где проводились Игры.
«Что ж, — подумал мужчина, — остается лишь одно: всегда опережать их хотя бы на пару шагов, и не только в отношении техники».
Настала пора возвращаться. Но сначала — еще одна короткая остановка. Харман простился с Алкиноем и Раманом и свободно факсовал прочь.
Супруг Ады вернулся к Золотым Воротам, туда, где семь с половиной лет назад возродился к новой жизни. Мужчина перенесся на линию хребта по ту сторону долины от подвесного моста и развалин Мачу-Пикчу. Он без устали мог любоваться старинной постройкой, увитой еле видными издалека зелеными пузырями, однако на этот раз Харман не просто искал поэтических ощущений.