Троянский конь
Шрифт:
Алексей Алексеевич отодвинул портьеру, и девушка послушно нырнула в пыльную духоту тяжелых бархатных складок. Григорьев шагнул следом. Пыль была благородной, музейной. Но чихать от этого хотелось не меньше.
В соседнем зале послышались шаги. Раскатисто-громкие, уверенные. Алексей Алексеевич усмехнулся. При такой поступи охранников любому, даже самому неподготовленному вору не составило бы труда сыграть с двумя музейными «гвардейцами» в «кошки-мышки». На расстоянии вытянутой руки открылась дверь. Один из охранников уверенно отодвинул портьеру, едва не коснувшись плеча Григорьева внушительной ладонью. В зале включили свет. Желтые «перья»
— А она чего? — громко и весело спросили совсем рядом.
— А она говорит: «Уходи, муж сейчас придет».
— А ты?
— А я говорю: «Лапуля, мне твой муж до п…».
Голоса удалились. Тяжелая портьера сделала их плоскими и бесцветными. Через пару секунд до слуха Григорьева донесся дружный жеребячий хохот. Видимо, муж все-таки пришел. Охранники осмотрели окна, убеждаясь в целости стекол, а заодно и надежности сигнализации. Затем свет погас. Голоса оборвались разом, словно кто-то поразил стражей немотой.
«Глупо, — подумал Григорьев. — Глупо платить копейки людям, охраняющим десятки, если не сотни миллионов долларов. На копейки они и охраняют».
Алексей Алексеевич выждал секунд пятнадцать и осторожно отодвинул портьеру. Все спокойно. Дедовский способ, а сработал безотказно.
— Ушли? — завозившись под портьерой, спросила шепотом девушка.
— Да. Можешь выходить.
Григорьев достал из кармана плаща фонарик-ручку. Нажал кнопку. Узкий, но сильный луч света выхватил из мрака ближайший экспонат — каменную купальщицу. Метнулся по наборному паркету, по стенам. Алексей Алексеевич хорошо помнил, где висит нужная ему картина. В правом дальнем углу, если стоять лицом к окнам. Так и есть. Григорьев остановился напротив картины и несколько секунд восхищенно смотрел на нее, боясь вздохнуть.
— Определенно шедевр, — наконец пробормотал он.
— Ага, — кивнула равнодушно девушка.
Она вообще прохладно относилась к живописи. Григорьев же испытывал почти мистический трепет, стоя перед полотнами старых мастеров. Но сейчас не было времени на умильное созерцание. Алексей Алексеевич расстегнул плащ и пиджак, под которыми обнаружился специальный пояс-инструментарий.
Дальше придется действовать очень быстро, если они хотят уйти с добычей. Григорьев взглянул на часы.
— У нас четыре минуты. Начали.
По его расчетам, именно столько времени требовалось охране, чтобы подняться в самый дальний от лестницы зал третьего этажа.
Алексей Алексеевич подошел к ограждению, за которым громоздилось что-то настолько абстрактное, что навевало определенные сомнения в здравости рассудка автора.
— Как можно было выставить это в одном зале с «Данаей»? — пробормотал Григорьев себе под нос. — Что за варварство! Кто это придумал?
Он знал, КТО это придумал. Директор музея был мужчиной не только предприимчивым, но и компромиссным. За определенную мзду он готов был выставить в своем музее работы «особенно ярких молодых талантов». Вот и маячили повсюду бездарно-аляповатые поделки новых «мастеров русской школы», которых «лет через десять коллекционеры и… э-э-э-э… подлинные ценители искусства будут с руками рвать». «Как на рынке», — подумал раздраженно Григорьев. Он заставил себя остановиться, перевести дух. Вору нельзя нервничать. Вор должен быть спокойным и выдержанным.
Большую часть информации о музее ему удалось заполучить полгода назад у одного из таких «молодых авторов», сына «главного слуги» из длинного
Приманка была простой и вкусной. Григорьев предложил честолюбивому «молодому автору» свою протекцию, а заодно и спонсорскую помощь в виде страховки. Идея была шаблонной: молодой человек снабжает его необходимой информацией, затем страхует свои «шедевры». Все скопом. Через полгода из музея крадут его «самую главную работу». История получает огласку. «Молодой автор» — рекламу и страховку. Григорьев — гонорар. К сыну «главного слуги» милиция не рискнет подойти ближе чем на сто шагов. Да и не с чего. Не тот шедевр, чтобы органы стали очень уж старательно рыть носом землю. Аплодисменты, занавес!
Согласиться на подобную дешевую авантюру мог только полный и законченный кретин. «Молодой автор» согласился. Разумеется, Григорьев красть его «туалетный шедевр» даже и не думал. С другой стороны, ему нечего было беспокоиться. Юноша добровольно никогда не признается в том, что собственными руками помог украсть картину Рембрандта. Самому повесить себе на шею солидный срок? Поищите дураков. А если милиция подберется к нему совсем уж близко, папочка найдет, на какие рычаги нажать. Таким образом, Григорьев считал свою команду застрахованной от неожиданностей с этой стороны.
Григорьев, покраснев от натуги, приподнял края «шедевра», и девушка споро подсунула под основу толстые куски войлока. Дальше было проще. Упершись в скульптуру, общими усилиями они отбуксировали «шедевр» к стене. Благо пара метров — не расстояние. Хотя «молодой гений» материала не жалел. Во всех смыслах. Конечно, все экспонаты, представляющие хоть какую-то ценность, находились под сигнализацией. Поделок кружка «Неумелые руки» это не касалось. Тем более что утащить такую гробину все одно невозможно. Чем и решил воспользоваться Григорьев. Красть это — означало потерять уважение к самому себе, но использовать вместо стремянки — вполне…
Согласитесь, человек со стремянкой, топчущийся ночью в районе музея, — зрелище несколько странное, необычное и потому вызывающее вопросы и законную зависть сотрудников милиции. Хорошие стремянки в любом хозяйстве сгодятся. А тут все под рукой.
Девушка достала из бездонных карманов плаща пару баллончиков с нитроэмалью — темно-синей и песчаной. Поставила их на пол.
Алексей Алексеевич забрался на скульптуру, осмотрел «Данаю», крепеж, раму, заглянул в щель между рамой и стеной. Да, так и есть. Сигнализация. Все та же, срабатывающая от размыкания контактов. Это плохо. Нет, само по себе наличие охранной системы не могло напугать его, но придется снимать полотно с рамы, а Григорьев всегда с уважением относился к объектам своей работы. Будь он обычным вором, срезал бы полотно, не снимая раму со стены. Но Григорьев гордился тем, что при работе не уродует картин.
Из пояса-инструментария Алексей Алексеевич достал острый как бритва строительный нож, раскрыл лезвие, взглянул на часы. Пора бы уже…
За семь минут до того, как Григорьев достал из пояса строительный нож, к крепости подъехала черная «Волга» с вельможными мигалками. На заднем сиденье вальяжно устроился человек в форме адмирала военно-морского флота. Обладатель барского голоса и властных манер, он предъявил коменданту крепости бумаги, подтверждающие его право на инспекцию.